Недолго думая Чубов достал из бара бутылку виски. Пропади все пропадом. Лучше напиться и не думать ни о чем. Это, конечно, не выход, но что-то делать надо. Лера укоризненно покачала головой, но лед принесла. Идеальная женщина. Чубов с некоторым остервенением погасил свечи, включил свет, не забыл включить телевизор – и с видом американского наблюдателя демонстративно уселся в кресло. Он потягивал из стакана спасительный напиток и наблюдал, как жена убирает со стола. На Лерочкином лице не было ни раздражения, ни обиды. А тем не менее был нарушен ход вещей. Он никогда в жизни раньше так не поступал.
Вместо того чтобы каким-то образом высказать недовольство или удивление, Лера с покорностью восточной женщины убирала со стола. Что делать дальше, делать что? Как жить с этой болью? Он не знал ответа. Он знал только, что любит эту женщину больше всего на свете и не отдаст никому. Силенок пока не хватает свыкнуться с мыслью о предательстве. Очень больно, почти невыносимо.
Испытания не закончились. Лерочка, управившись по хозяйству, подошла тихонечко и присела на подлокотник, аккуратно отобрала у мужа стакан.
– Валечка, что с тобой? Что случилось?
Глаза ясные, на лице забота и тревога о муже, который вдруг ударился в алкогольную депрессию. Вся такая родная, любимая, ласковая. Дрожь по коже. Хочется сграбастать в охапку, повалить на ковер и не думать о том, что случилось. Но еще сильнее хочется ударить. Свербящая дрожь в руках, захлестнувшая обида, оскорбленное самолюбие… Чубов сдерживал себя из последних сил. Его трясло то ли от желания, то ли от безумной ревности. Еще секунда, и могло случиться все, что угодно. Он почти умирал, он был не в силах бороться с взаимоисключающими желаниями. До некоторых пор он не знал, что такое ревность. Лучше бы он не узнал этого никогда. Не помиловала судьба.
– Не хотел тебя беспокоить на отдыхе, – он невольно подчеркнул это «на отдыхе», – но у Александровых в семье катастрофа. – Так было проще. Поделиться проблемами, поговорить на отвлеченные темы, вспомнить, что ты не самое несчастное существо на земле. Переключиться было жизненно необходимо.
– Валя, не надо от меня ничего скрывать. Я же вижу, ты не в себе. Рассказывай. – Лера положила руку на плечо мужа и обеспокоенно посмотрела на его осунувшееся лицо.
– Да нечего рассказывать. Антон умудрился вляпаться в очень некрасивую историю. Чего парню не хватало, никто понять не может. Даже не знаю, как тебе все объяснить, но ситуация практически безвыходная. – Чубов говорил с огромным трудом. Рука жены мешала. Она жгла его сквозь одежду хуже раскаленного металла, парализовывала мозги и тело.
– Ты меня специально пугаешь, да? – Лерочка побледнела. – Ты можешь нормальным и доступным языком объяснить, что случилось?
– Лерыч, не поверишь, случился полный кердык. Верни-ка мне стакан. – Чубов аккуратно снял руку жены и облегченно вздохнул. Лера, кажется, не заметила его жеста, послушно исполнила просьбу мужа. – Вот так-то лучше, – удовлетворенно произнес Чубов и отхлебнул изрядную порцию виски. Собственная боль чуток отступила. Есть у людей беда и пострашней, чем всякие там супружеские измены.
– Парень умудрился связаться с наркотиками. Работку себе денежную подыскал наш замечательный Антон, наркокурьером заделался. А потом пропал, собрал вещички и документы втайне от мамы с папой и ушел из дома в неизвестном направлении. Десятый день ищем. Пока безрезультатно. Вот такие у нас дела творятся.
– Валя, почему ты молчал? Я что, чужой человек? – то ли возмутилась, то ли обиделась – не разобрать.
– Не хотел тебя расстраивать, да и чем бы ты помогла? – сдерживая изо всех сил вновь накатившую ярость, почти спокойно ответил Чубов.
– Господи, Валя, ты так спокойно говоришь о таких страшных вещах, я не понимаю, что происходит. Почему мы сидим дома, когда у самых близких друзей беда? Надо же что-то делать, помочь, поддержать. Да просто рядом побыть.
Надо же, какая правильная, просто праведница. Волнуется, переживает искренне. За него бы так беспокоилась.
– Не заводись, Лера, я тебя умоляю. Некуда бежать. Маринка лежит в больнице, сердце подвело. Больница хорошая, палата отдельная. Серега рядом с ней. Всех, кого могли, подняли, подключили. Так что твоя помощь вряд ли сейчас понадобится.
– Ах, дурачок, дурачок, – как-то по-бабьи, горестно сказала Лера.
Чубов не знал, то ли это страдание следует отнести к тому, что сотворил Антон, то ли жалеют его загубленную и преданную жизнь. Он твердо знал одно. Да, он цинично спекульнул сейчас, выдавая за истинную причину неадекватного поведения не собственное горе, а беду друзей. Зато не нужно оправдываться, искать бессмысленные отговорки. Он, как человек переживающий и сопереживающий, имеет полное право нахрюкаться до бессознательного состояния и лечь спать не в супружескую постельку, которой нет, потому что его жена собственными ручками безжалостно уничтожила не только супружеское ложе, нет, бери выше. Она растоптала самое святое – любовь, доверие, будущее. Он скромненько, по-холостяцки, устроится в гостиной. Таким образом он спасет не только себя, но в первую очередь ее, порочную, лживую и любимую до изнеможения.
– Ты ложись, устала, наверное, с дороги, – спокойно обратился Валентин Иванович к жене. Лерочка удивленно посмотрела на мужа. Он понимал это удивление, но у него не было сил отправиться в спальню и сделать вид, что ничего не произошло. Он не готов был пока к этому шагу. – Мне поработать надо, – извиняющимся тоном произнес Чубов. – А ты ложись.
– Да-да, конечно, – понимающе улыбнулась Лера и принялась убирать со стола оставшуюся посуду.
Глава 11
Перелет до Москвы занял полтора часа, ерунда по сегодняшним меркам. Для Алексея Николаевича этот воздушный маршрут имел судьбоносное значение. На самом деле в его жизни произошла катастрофа. Многие этого не поймут, не примут и осудят. Но нельзя осудить любовь. Он всю жизнь жил не очень правильно, но с основной дороги не сворачивал, шел верным курсом. Был отличным семьянином и прекрасным отцом, прости господи. Он верил в это, правда верил. Он считал, что это правильно, именно так и должно быть, и сделал все в этой жизни, как положено. Создал семью, родил детей, заработал много денег, купил престижную машину, выстроил загородный дом. Все было хорошо, как у людей. Легкие увлечения в расчет не принимаются. Мимолетные измены он никогда не считал чем-то особенно грешным. Наоборот, походы на сторону только заставляли еще больше ценить тихое семейное счастье, домашний, привычный уют. Некоторое чувство вины после очередного всплеска заставляло делать жене подарки, уделять больше внимания, баловать. Даже психологи считают, что маленькие измены только укрепляют здоровый брак. Могилевский твердо в это верил. Вся его биография полностью подтверждала выводы ученой братии.
А тут как взрыв, катастрофа. Ничего не понятно, смешно! Почти пошлость. То, что произошло с ним, не подчинялось никакой логике и не влезало ни в одни рамки. Это было что-то запредельное, сверхъестественное. Он никогда не верил, что такое случается с людьми. Наверное, за это и покарали небеса. Он не мог сопротивляться этой всесокрушающей силе, он покорно плыл по волнам собственной страсти и был счастлив, как никогда. Что начертано там, на непонятных человеческому разуму скрижалях? Одно из двух. Либо он сошел с ума на старости лет и готов был с легкостью похерить всю свою успешную жизнь ради красивых глаз, либо он встретил свою истинную половинку.
