Слесарь увидел Джо во всей ее ужасающей красоте и, несмотря на то что его назвали придурком, быстро открыл парадную дверь.
В доме стоял затхлый запах, словно за тот день, пока в нем никого не было, он успел состариться, словно он знал, что Эллиот мертв. Это был его дом со всеми бетонными и стальными ухищрениями. Я не жалела о том, что Джо продаст его и станет жить в гораздо более подходящем ей месте.
– Эспрессо? – крикнула она из кухни.
– Да, будь добра, – ответила я, обхватив плечи руками. В доме была открытая планировка – все комнаты, кроме туалета и ванной, перетекали одна в другую, – и потому в нем было трудно поддерживать определенную температуру. Плюс к этому электропроводка и система отопления относились к 1920-м годам, и Джо старалась сохранить тепло с помощью свитеров, обогревателей и огня в камине. Сейчас казалось, что на улице теплее, чем в доме, хотя на улице было довольно холодно – около десяти тепла, как сказали по радио. За раздвижной стеклянной дверью виднелось мрачное серое небо, более светлое, чем бетонные полы.
Я потягивала эспрессо, думая, не попрыгать ли мне, чтобы согреться, пока Джо собирала свои вещи и запихивала в большую сумку.
– На тот случай, – сказала она, – если Камилл опять запрет дом.
– Но как она посмела сменить замки? У нее нет доказательств того, что дом принадлежит ей.
– Наверное, хорошо заплатила слесарю. Черт побери, где мои патроны?
Я испугалась:
– Твои что?
– Патроны. Где-то здесь была коробка. Я видела ее только что. Поставила на пол и… – Джо исчезла в спальне.
В кухне зазвонил телефон. И звонил очень долго.
– Уолли, можешь взять трубку? – крикнула Джо. – Автоответчик не подключается. А я не хочу ни с кем говорить, кроме сотрудников морга, которые расскажут мне, что случилось с Эллиотом.
Я в рассеянности подняла трубку, продолжая думать о патронах:
– Алло?
– Говорит Чарлз. Извини, что разбудил тебя так рано.
– Привет! – отозвалась я. Какое-то мгновение я думала, что это Чарлз Кальманн, один из художников, с которыми я имела дело, когда владела небольшим магазином открыток.
– Ты говорила с тем детективом? – спросил он.
Это был Чарлз Зетракис. Не знаю, какой злой гений надоумил меня, но я услышала, как говорю «да», стараясь подражать интонациям Джо. Я действительно беседовала с детективом, так что мои слова нельзя было назвать ложью.
– И?..
– Что?
– Подожди минутку… – Голос Чарлза стал приглушенным. – Дорогая, я думал, ты ушла. Хорошо, давай встретимся за бранчем. – Он снова заговорил громко. – Джо? Прошу прощения. Ты ведь знаешь, что мы еще в городе? В «Бель-Эйр», любимой гостинице Дэвида. Я посылаю Агнес в магазин, а она в конце концов оказывается в церкви. Похоже, у нее посттравматический стресс – получить в наследство такие деньги…
– Хм… :
– Джо, – сказал Чарлз, – ты не…
– Хм…
Наступила пауза.
–.. рассказывала обо мне в полиции?
Я затаила дыхание. Не рассказывала о чем? О том, что Чарлз Зетракис… потратил деньги? Поцеловал Джо? Застрелил своего брата?
– Впрочем, они все выяснят, если станут искать. Если они профессионалы. Вопрос в том, все ли у тебя в порядке. Что с тобой происходит?
– Мне пора, я тебе перезвоню, – сдавленно произнесла я и повесила трубку. Я стояла, положив руки на телефон, словно желая удостовериться, что трубка на месте. На автоответчике высветилось число двадцать пять. Двадцать пять непрослушанных сообщений?
– Нашла! – Джо вышла из спальни и поставила коробку на стол. На ней была наклейка: «Винчестер-рейнджер-эс-экс-ти. Экспансивные пули. Патрон «люгер» 9 мм. Для использования правоохранительными органами». А не плохими парнями, надо понимать.
– Джо, – сказала я, – звонил Чарлз Зетракис.
– О!
– Он принял меня за тебя. Он живет в «Бель-Эйр».
Джо кивнула:
– «Бель-Эйр» – прекрасный отель.
– Похоже, ему ничего не известно об Эллиоте.
– Нет, он, наверное, не читает сейчас газет и не смотрит телевизор.
– Он хотел узнать, не рассказывала ли ты о нем в полиции.
– А.
– Ты будешь ему перезванивать?
– Как-нибудь потом, не хочу пока говорить о том, что случилось с Эллиотом.
Я набрала в грудь побольше воздуха.
– Джо, если Чарлз убил брата, если он помог ему умереть, то я уверена, этим заинтересуется немало людей. Убийство Дэвида не является обычным, поэтому, если ты пытаешься защитить Чарлза…
– Чарлз и Агнес всю пятницу провели в Пасо-Роблесе. И тому есть множество свидетелей.
– О! Хорошо.
Джо села за обеденный стол – деревянно-стальную конструкцию, выступающую из стены.
– Проблема заключается в том, что в случае самоубийства – не важно, совершил он его сам или с чьей-то помощью, – семье страховка все равно не будет выплачена.
– Правильно, – медленно произнесла я.
Джо посмотрела мне в глаза:
– Если кто-то хотел, чтобы его наследникам достался значительный куш, если он прошел медицинское обследование, еще не успев заболеть раком, если он был настолько предусмотрителен, то не стал бы убивать себя так, чтобы его смерть выглядела самоубийством. Если ему приспичило умереть раньше положенного срока, он мог попросить помочь ему в этом не слишком чувствительного человека.
– Но зачем это нужно? – удивилась я.
– Может, кому-то из тех, кого он преданно любил, понадобились деньги прямо сейчас. Может, он пытался продать какие-то вещи, но этот способ обогащения оказался медленным и неэффективным – он потерял деньги и беспокоился по этому поводу. А может, ему жилось не слишком хорошо, так что какого черта? Это всего лишь предположения, сама понимаешь. – Джо взяла из кипы одежды теплую рубашку и надела ее через голову. – Подбросишь меня до моей машины? Она осталась в Малибу.
Я кивнула, но предложила ей прослушать сообщения на автоответчике.
– Сюда может приехать Камилл, и мне не хочется, чтобы их выслушала она.
Джо направилась в кухню.
– Мне самой надо было догадаться сделать это. Я становлюсь невнимательной.
– Ты просто устала.
– Я устала, печальна и чувствую себя дерьмово. Но это не причина сбрасывать со счетов манию преследования.
Я вышла из дома, желая оставить ее наедине с телефоном, но сделала это недостаточно быстро и до меня долетели первые слова первого сообщения. Джо не хотела слышать именно этого. Но похожие сообщения будут поступать теперь очень долго. «Джо, я только что узнала об Эллиоте. Мне так жаль…»
