– А ты покраснела.
– Это от мороза. – Самое удобное – свалить все на погоду. Клер убрала руку и на шаг отступила. Прежней Клер Уингейт для достойной самооценки непременно требовалось мужское внимание. Однако новая, умная и уверенная в себе Клер прекрасно чувствовала себя и без допинга.
– Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? Например, набрать мой номер. То есть номер моего сотового.
– Зачем?
Она ткнула пальцем через плечо.
– Потому что я уронила его вон туда и не могу найти.
Себастьян усмехнулся и снял с пояса телефон.
– Говори номер.
Клер назвала цифры, и через секунду из куста раздалась знакомая мелодия: «Не играй с моим сердцем».
– У тебя рингтон от «Блэк Айд Пис»? – удивился Себастьян.
Клер пожала плечами и снова нырнула в заросли.
– Это мой новый девиз. – Она раздвинула ветки и увидела пропажу.
– Можно ли из этого сделать вывод, что ты наконец-то пережила разрыв с женихом-геем?
Она больше не любила Лонни. Потянувшись изо всех сил, Клер схватила телефон.
– Есть! – тихо торжествуя, она выбралась на свободу.
Повернулась, неожиданно наткнулась на Себастьяна и едва не упала. Он крепко схватил ее за плечи, чтобы удержать. Перед глазами мелькнула молния на черной куртке. Клер подняла голову и увидела сначала шею и подбородок, потом губы и наконец глаза. Они очень внимательно смотрели на нее сверху вниз.
– А что здесь делаешь ты? – поинтересовался Себастьян. Не отпуская Клер, он еще крепче сжал ее плечи и немного приподнял так, что ей пришлось встать на цыпочки. Зеленые глаза оказались еще ближе. – Кроме того, что рыскаешь по кустам в поисках телефона?
– Готовлю рождественскую иллюминацию. – Теперь можно было сделать шаг назад и попытаться освободиться.
Взгляд Себастьяна остановился на ее замерзших губах.
– Здесь холоднее, чем на дне колодца.
Да, освободиться было можно, но Клер почему-то этого не делала.
– А ты когда-нибудь бывал на дне колодца?
Он покачал головой.
– Тогда откуда знаешь, что там холодно?
– Это все знают. Темно, холодно и сыро. Потому так и говорят. Общепринятое сравнение.
Голос постепенно затих, остались лишь белые облачка дыхания. Себастьян заглянул в глаза Клер и нахмурился.
– Ты всегда все понимала слишком прямолинейно.
Потом наконец-то убрал с ее плеч руки и показал на гирлянду:
– Помощь нужна?
– Твоя?
– А разве здесь есть кто-нибудь еще?
Руки Клер замерзли, а ноги совсем окоченели, и, казалось, превратились в ледышки. Вдвоем, конечно, они закончат все быстрее. А значит, попасть домой и наконец-то согреться удастся не через полчаса, а уже спустя десять минут.
– И каков же тайный мотив?
Себастьян усмехнулся и легко забрался на лестницу.
– Честно говоря, пока еще не знаю. – Он ловко ухватил гирлянду и несколько раз обернул вокруг верхних веток. С его ростом и длинными руками удавалось дотянуться довольно далеко, так что часто спускаться было не нужно. – Но скоро обязательно придумаю.
Придумал через пятнадцать минут.
– Вот. Мой любимый напиток. – Себастьян протянул Клер большую кружку какао. Он уговорил ее вместе пойти в дом отца и теперь с некоторым удивлением спрашивал себя, зачем это сделал. Себастьян не стал бы утверждать, что общество Клер сулило ему безоблачное счастье. – А еще обожаю маленькие хрустящие сухарики.
Клер сделала несколько глотков и подняла на него свои светло-голубые глаза. И в этот момент Себастьян ясно понял, зачем привел ее сюда, зачем уговорил снять куртку, почти силой заставив расстаться с привычной одеждой, словно улитку с родным домиком. Не то чтобы открытие доставило ему радость, но трудно было отрицать, что в последние месяцы он часто думал о Клер. Размышляя, Себастьян налил какао и себе. Да, по каким-то необъяснимым причинам мысли сами собой упрямо возвращались к неожиданно ворвавшемуся в его жизнь образу.
– Вкусно, – оценила Клер и опустила кружку. Себастьян смотрел, как она слизывает с верхней губы шоколадную пенку. Простое, непосредственное движение отдалось болью вожделения.
– Ты приехал на Рождество?
Да, Клер Уингейт притягивала его, словно магнитом. Причем совсем не по-дружески. Себастьяну почему-то очень захотелось самому слизать пенку с этих восхитительных пухлых губок.
– Честно говоря, я не собирался приезжать. Был в Денвере и сегодня утром позвонил отцу. Он раскашлялся и расчихался прямо в трубку. Вот я и поменял билет и вместо Сиэтла прилетел в Бойсе.
– Леонард простудился.
Да, его влекло к Клер, физически влекло. Но и все, низких чувств. Он мечтал о красивом теле. Как жаль, что она не относилась к числу тех женщин, которые с удовольствием соглашаются на несколько интимных встреч без взаимных обязательств.
– По телефону мне показалось, что он задыхается, – добавил Себастьян. О том, как испугало его состояние отца, он не хотел сейчас вспоминать. Вон тут же позвонил в авиакомпанию и поменял рейс. И все два часа пути прокручивал в голове разнообразные сценарии. Один страшнее другого. Так что к концу полета в горле прочно застрял комок, а воображение рисовало гробы различных видов. Состояние тем более странное, что, как правило, опытный журналист не склонен к панике.
– Однако, судя по всему, я несколько преувеличил опасность. Когда позвонил из аэропорта Бойсе, отец сказал, что полирует серебро в кухне твоей матушки и злится на вынужденное безделье. Обиделся на вас за то, что заперли его в доме, как ребенка. А еще больше обиделся на меня: слишком часто звоню и проверяю.
Клер улыбнулась испачканными какао соблазнительными губами и прислонилась бедром к кухонной консоли.
– Это замечательно, что ты о нем беспокоишься. Леонард знает, что ты уже здесь?
– Нет. Я еще не заходил в большой дом. Слишком увлекся видом торчащей из куста симпатичной пятой точки. – Себастьян скорее готов был насмехаться над собой, чем признать, что на самом деле чувствовал себя по-дурацки. Наверное, то же самое испытывает страдающая паранойей старуха. – Но отец уже наверняка увидел арендованную машину и придет, как только освободится.
– А что ты делал в Денвере?
– Вчера вечером выступал в Боулдере, в Университете Колорадо.
Клер удивленно подняла брови и осторожно подула на все еще горячее какао.
– И о чем же ты говорил?
– О роли журналистики в военное время.
