— Мне позвонили и сообщили, что Кевин передал тебе что-то в тубусе.
— Что? И в этом все дело? Он хотел, чтобы я посмотрела плакаты с рекламой старых фильмов, которые он купил через Интернет.
— Значит, он был здесь?
— Да. Как ты это узнал?
— Проклятие! — Он швырнул корсет на кровать и мимо Габриэль пошел прочь из комнаты. — Зачем ты его впустила?
Она поспешила за Джо, не отрывая взгляда от мелких завитков волос у него на шее.
— Он мой партнер по бизнесу. Почему я не должна его впускать?
— О Господи, я не знаю! Наверное, потому, что он укрывает ворованные вещи и замешан в краже картины. Ты это понимаешь?
Габриэль почти не слушала. Охваченная паникой, она утратила способность думать и просто семенила за ним по пятам. Так они прошли мимо ванной в конец коридора. Она схватила его за руку и потянула назад, но это было все равно, что пытаться остановить быка. Она забежала вперед и расставила руки, загородив проход в свою студию.
— Это моя личная комната, — сказала она. Сердце ее остановилось, в висках стучала кровь. — Тебе туда нельзя.
— Почему?
— Потому. — Придумать что-нибудь получше за такое короткое время она не могла.
— Потому что я так сказала. — Он молча отодвинул ее с дороги.
— Нет, Джо!
Дверь распахнулась. Повисла долгая тишина, во время которой Габриэль молилась всем богам, чтобы ее студия каким-то образом изменилась с тех пор, как она была здесь сегодня утром. Пресвятая Дева Мария!
Видимо, мольбы не помогли.
Он медленно вошел в комнату и встал на расстоянии вытянутой руки от портрета в человеческий рост. В этот момент Габриэль мечтала лишь об одном — убежать куда-нибудь, спрятаться. Но куда же она убежит? Она посмотрела через его плечо на полотно. Предвечернее солнце, проникавшее в студию сквозь прозрачные занавески, отбрасывало блики на деревянный пол и мягко подсвечивало портрет. Габриэль надеялась, что он не узнает себя.
— Это я, что ли? — спросил он, показывая на картину.
Все-таки узнал! Она была поймана с поличным. Может, ей плохо удавались пропорции кистей и стоп, зато с пенисом Джо проблем не возникло. Оставалось одно — бравировать, как можно лучше спрятав свое смущение.
— По-моему, очень даже неплохо, — проговорила она и скрестила руки на груди.
Он оглянулся на нее через плечо. В глазах его застыло недоумение.
— Я голый.
— Обнаженный.
— Один черт. — Он опять отвернулся, и Габриэль подошла ближе, встала рядом с ним. — А где мои руки и ноги?
Она склонила голову набок.
— Видишь ли, мне не хватило времени их нарисовать.
— Зато, как я вижу, тебе хватило времени нарисовать мой член.
Ну что она могла на это сказать?
— Мне кажется, мне удалась форма твоих глаз.
— И моих яиц тоже.
Она опять попыталась отвлечь его внимание на верхнюю часть портрета.
— Я отлично схватила твой рот.
— Это что, мои губы? Какие-то надутые, — сказал он. «Хорошо хоть, что он уже не критикует свои гениталии!» — мысленно вздохнула Габриэль. — А что это за большой красный шар? Пожар, что ли?
— Твоя аура.
— Ага. — Он перевел взгляд на две картины, стоявшие у дальней стены. — Я вижу, ты вся в работе.
Она закусила верхнюю губу и смолчала. По крайней мере на том портрете, где она изобразила его в виде демона, он был одет. Зато на другом…
— Здесь ты тоже не успела дорисовать руки и ноги?
— Пока нет.
— Я что, дьявол?
— В некотором роде.
— А при чем здесь собака?
— Это овечка.
— Похожа на пуделя.
Овечка была совсем не похожа на пуделя, но Габриэль не стала спорить. Во-первых, она никогда не объясняла свои картины, а во-вторых, решила не обращать внимания на его бестактные замечания, понимая, что они вызваны удивлением. Еще бы: открыть дверь и наткнуться на собственный портрет ню.
— Кто это? — спросил Джо, показывая на изображение его головы и тела Давида.
— А ты не знаешь?
— Это не я.
— Я взяла в качестве модели микеланджеловскую скульптуру Давида. Я не знала, что у тебя есть волосы на груди.
— Это что, шутка? — удивленно спросил он и покачал головой. — Я никогда не стоял в такой позе. У него довольно странный вид.
— Он готовится к схватке с Голиафом.
— Черт возьми! — выругался Джо, показывая на пах Давида. — Ты только взгляни на это! У меня с двух лет не было такого маленького хозяйства.
— Ты зациклился на своих гениталиях.
— Не я, леди, — он обернулся и наставил на нее палец, — это вы исподтишка рисуете мой голый зад.
— Я художница.
— Да, а я астронавт.
Она собиралась простить ему грубое критиканство, но всему есть предел. И предел этот настал.
— Убирайся!
Он скрестил руки на груди и оперся на одну ногу.
— Ты что, меня выгоняешь?
— Да.
Уголки его губ скривились в самодовольной усмешке самца.
— Думаешь, тебе хватит сил?
— Думаю, да. — Он засмеялся.
— Без баллончика с лаком для волос, маленькая мисс Задавака?
Ну все, теперь она разозлилась не на шутку! Она толкнула его в грудь, и он отступил на шаг. К следующему толчку он был готов и не двинулся с места.
— Пришел ко мне домой и хулиганишь! Почему я должна выслушивать от тебя всякие гадости? — Она толкнула опять, и он ухватил ее за руку. — Ты тайный полицейский агент, а не мой приятель. Я никогда в жизни не завела бы себе такого приятеля!
Улыбка его померкла, а губы поджались в ровную линию, как будто она его обидела. Но это невозможно: для того, чтобы обидеться, надо хоть что-то чувствовать.
— Почему, черт возьми?
— Ты окружен отрицательной энергией, — проговорила Габриэль, безуспешно пытаясь вырвать руку. — К тому же, ты мне не нравишься.
Он отпустил ее, и она покачнулась.
— Вчера вечером я тебе нравился. — Она скрестила руки и прищурила глаза.
— Вчера вечером было полнолуние.
— А как же мои портреты голышом, которые ты рисуешь?
— А что в них такого?
— Ты бы не стала рисовать член парня, который тебе не нравится.
— Мой интерес к твоему… э… — Габриэль запнулась. Она не могла вымолвить это слово.
