— Тогда мы завтра с утра и налепим вместе пельменей штук сто, не меньше.
— Куда так много?
— Да я за один присест больше полусотни сметаю.
— Теперь понятно, почему ты сидишь в этой избушке один-одинешенек.
— Ну-ка, ну-ка, объясни свою гипотезу.
— В городе твой звериный аппетит… Я правильно выразилась?
— Не звериный, а зверский!
— В городе твой зверский аппетит всех приводил в неописуемый ужас — вот ты и спрятался от людей подальше.
— Все-таки, Принси, тебе во что бы то ни стало хочется узнать, на чем же я сломался?
Гостья не ответила.
За столом возникла пятиминутная тишина.
Егерь, насытившись, смотрел, как странная американка пробует то одно блюдо, то другое, то третье.
Принцесса сосредоточилась исключительно на еде, давая понять, что теперь началась игра в молчанку.
Выждав ровно пять минут, егерь взял инициативу на себя.
— Ладно, Принси, любое дело надо доводить до конца. Если я рассказал про медсестру и уборщицу мусора, то почему я должен молчать о самом большом своем разочаровании?
— Только говорите, сэр, правду, ничего, кроме правды.
— Может, принести клятву на поваренной книге? У меня есть одна — толстая, как Библия.
— Обойдемся без клятвы, тем более на кулинарных рецептах. Но если тебе горько вспоминать, то не надо.
— Горько… А мы подсластим это дело.
— Каким образом?
— Давай выпьем чуток водочки, у меня такая рябиновая настойка собственного производства имеется!..
— О'кей, только чуток.
— По рюмашке. Рябиновая хоть и с горчинкой, но определенно настроение поднимет и память освежит.
— Гулять, так гулять, как любила выражаться моя русская бабушка! — И неожиданно Принцесса запела старинный цыганский романс: — Очи черные, очи жгучие! Как люблю я вас, как боюсь я вас!
Принцесса оборвала романс на самом душещипательном месте.
— Сорри, дальше не помню.
Егерь наградил неопытную певицу бурными продолжительными аплодисментами.
Лайка тоже приняла действенное участие в выражении эстетического восторга.
Егерь принес из тайных закромов бутылку из коричневого стекла, запечатанную натуральной пробкой, две рюмки из настоящего хрусталя и коробку шоколадного ассорти.
— Откуда конфеты?
— Летчики на Новый год презентовали. Угощайся.
Принцесса сняла крышку, выполненную под хохломские узоры.
Коробка была наполовину пуста.
— А ты, оказывается, сладкоежка.
— У меня еще уйма недостатков.
Егерь вынул складной нож.
— Ведь недаром ни одна из тех, кого я любил, не пошла за меня.
Штопор, повизгивая, вгрызся в податливую терпкую плоть.
— Недаром.
Рюмки наполнились до краев.
Студент предложил тост:
— За тебя, Принцесса.
— Лучше за любовь!
Чокнулись, выпили, закусили конфетами.
Принцесса устроилась поудобнее, забавно подперев щеку ладонью, как будто собралась слушать длинную и страшную волшебную сказку.
Но егерь никак не мог решиться начать.
Тогда Принцесса подсказала нужные слова.
— Опять случился бинокль.
— Да. Принси, у меня такая психофизиологическая особенность: влюбляться с первого взгляда.
— Завидую.
— Почему?
— Если бы я обладала такой психо… психо…
— Физиологической.
— Такой психофизиологической особенностью, то наверняка бы давно была замужем и растила бы детей.
— Замуж еще успеешь.
Егерь поспешно наполнил рюмки.
— Здесь главное — не промахнуться.
— Вот мое последнее разочарование не промахнулось, выбрав другого.
— Стью, и как ее звали?
— Как, как… — Егерь огорченно посмотрел на собаку, догрызающую очередную кость. — Алиса.
— Так ты не шутишь?
— Какие могут быть шутки…
— Назвать собаку в честь любимой женщины? Это надо крепко обидеться.
— Принси, а ты знаешь, как по-русски называют самца собаки?
— Нет, конечно, я же не занимаюсь разведением элитных щенков.
— Так вот, самца называют кобель. А самку — сука.
— Сука, сука… — Принцесса отложила вилку. — Но это же нехорошее слово. Инструктор по физподготовке так один раз назвал меня, и на следующий день его уволили из Центра.
— Пойми, Принси, я не хочу сказать, что все женщины на свете подходят под это весьма точное слово. — Егерь помолчал, разглядывая радужную веселость рюмки. — Но Алиса меня окончательно доконала…
10
Осенний ноктюрн
Сентябрь выдался на редкость тихим, спокойным и дождливым.
Такими же неспешными, затяжными темпами развивались отношения между студентом третьего курса и новенькой, которая вернулась из академического отпуска, взятого прошлой зимой по болезни.
Студент еще на первой лекции по физиологии растений обратил внимание на бледное, так и не загоревшее лицо, большие, словно готовые расплакаться глаза цвета мокрого асфальта и худобу телесной конституции.
Но и тонкие руки, и тонкие ноги, и даже отсутствие ярко выраженной груди в сочетании с шеей, которая обычно свойственна балеринам, придавали новенькой особое изящество.
Студент под моросящим дождем в тот же день проводил Алису до самого дома.
Алиса приняла это как должное. Наверное, в прошлой группе у нее хватало поклонников.
Они пересекли сквер с фонтаном, законсервированным до будущего мая.
Они миновали три улицы старой планировки, давным-давно застроенные купеческими особняками.
Они вышли на гранитную набережную, славящуюся аллеями, тянущимися от старого моста до нового.
Они то и дело обменивались ничего не значащими репликами.
Иногда вялые, шальные, вымученные слова болезненной Алисы задевали студента нескрываемым эгоцентризмом.
Студент еще никогда не встречал человека, так зацикленного на себе.
Алису волновали только свои проблемы.
Алису заботило сугубо личное здоровье — от заусениц до першения в горле.
Алиса не обращала внимания ни на багровые осины, ни на бледно-желтые тополя, ни на пролетающие над городом стаи чаек и прочих вынужденных пернатых эмигрантов по маршруту «зима-лето».
