Студенту хотелось прямо сейчас признаться в любви к Принцессе.
Она совсем другая, совсем не похожа на тех женщин, из-за которых он спрятался от всего мира в сибирских снегах.
Это не грудастая старшая медсестра из реанимационного отделения, обожавшая после неизбежных визитов в морг березовые рощи и сосновые кущи.
И не всепонимающе улыбающаяся невеста будущего политического функционера.
И тем более не Алиса, у которой на прекрасные глаза наворачивались фальшивые слезы, прикрывавшие коварные планы.
Студенту очень хотелось прямо сейчас признаться в любви этой милой и искренней Принцессе.
Но заветные слова никак не хотели произноситься.
То ли потому, что ему не приходилось еще объясняться о столь высокой материи совершенно голым, то ли от инстинктивного страха не получить долгожданного ответа.
Студент вернулся к порогу и повторно — да посильней — захлопнул проконопаченную дверь, обитую снаружи войлоком, а изнутри — наборной рейкой.
Чтобы не оставлять будущему ядреному пару ни шанса просочиться на мороз.
Ни шанса…
6
Снежная купель
Он старался не пялиться на голую девушку, которая все еще стояла между бочкой, наполненной кипятком, и деревянным настилом, предназначенным для удобного лежания.
— Погоди-ка, сейчас сполоснем лучшее лежбище в мире.
Он дотянулся до ковша и сдвинул с бочки, в которой булькал кипяток, тяжелую плотную крышку из самого крепкого сибирского дерева — лиственницы, дерева, которое, в отличие от других представителей хвойных, на зиму сбрасывает пожелтевшие иглы, чтобы по весне сочно зазеленеть новенькими побегами.
— Отойди, пожалуйста, немного.
— О'кей.
— Только держись подальше от печки.
— О'кей.
Она шагнула в сторону застекленного, узкого, с диагональю три дюйма оконца.
Одной рукой прикрывая груди, покрывшиеся гусиной кожей.
Другой — рыжеватенький лобок.
Он взглянул мельком, отвел еще не распаленный взгляд и окатил кипятком выскобленные до полной гладкости доски.
— Не стесняйся, занимай лучшее место.
Она покорно и неторопливо присела на краешек деревянного настила, возвышающегося над полом.
В полумраке она казалась ему совсем не земной женщиной, а каким-то другим, гораздо более ранимым и хрупким созданием, упавшим то ли с облаков, то ли со звезд.
Он снова набрал полный ковш кипятка и вернул тяжелую крышку на место.
— Объявляется минутная готовность.
Голос его звучал торжественно и величаво, как при запуске космического межпланетного корабля.
Она, осваиваясь, прилегла на мокрый настил спиной к оконцу.
Он нацелил ковш на камни, светящиеся в полумраке багрянцем.
— Объявляется обратный отсчет.
Она плотно сжала колени, подтянув их к груди.
Так ее учили приземляться на парашюте, чтобы смягчить встречу с землей.
— Семь!
Едва заметный отблеск раскаленных камней ложился на ее замершее бедро.
— Шесть!
А свет от оконца — ровный, матовый, чуть-чуть усиленный снежным отблеском, ровно мерцал на ее девичьей шее, напряженной от необычности происходящего.
— Пять!
Она виновато улыбнулась и начала аккуратно менять положение.
— Четыре.
Теперь он видел только ее круто согнутую спину с едва угадываемым позвоночником и острыми лопатками.
— Три.
Лишнего веса в ней не было ни грамма.
— Два!
Нет, лучше обнаженной женщины нет ничего в этом мире.
— Поехали!
Он плеснул кипяток на камни и, подгоняемый волной перегретого сухого пара, ринулся к лежбищу.
Пар опередил его, лаская горячо и дерзко еще никем не целованные плечи, шею, торс, поясницу и тазобедренную классическую точеность скованно лежащей на деревянной лавке девушки.
Она вздрогнула, но осталась в той же напряженной и настороженной позе.
Он приблизился.
Она не шелохнулась.
Он присел и робко, чрезвычайно осторожно и нежно коснулся губами ее плеча.
Она подвинулась, освобождая место рядом с собой.
Он снова коснулся ее плеча тихим, аккуратным, бережным поцелуем.
— Не надо, — прошептала она. — Не надо.
Она замерла, боясь шелохнуться.
Он устроился рядом, почти вплотную к беззащитному, доверчивому, мелко дрожащему телу.
И ее, и его начал бить озноб.
То ли от пара, который ровным горячим слоем накрыл их.
То ли от неведомой обоим возможной близости.
Он ждал, но скованность и дрожь не покидали ни его, ни ее.
Он понял, что она просто робеет перед банной кондовой обстановкой, ведь это не бассейн, не душевая кабина, не джакузи и даже не финская цивилизованная сауна с электронными таймерами и умными термостатами.
Он понял, что ее смущает и тусклость освещения посредством единственного оконца, и замоченные в ушате березовые веники, напоминающие инструменты для мучительных пыток.
Он понял, что она элементарно заражает его своей неуверенностью и необоснованными страхами.
— Так! — сказал он, покидая ложе несостоявшейся любви. — Давай-ка я тебя тихонечко попарю.
— О'кей.
— Только ты расслабься.
— О'кей.
— Но для начала надо как следует прогреться.
Он плеснул два ковша подряд и вернулся к той, которая, крепко зажмурившись, успела принять всем телом нахлынувший жгучий пар.
В банной тесноте резко и свежо запахло березовыми листьями.
— Благодать, — прошептал он. — Истинная благодать.
Озноб резко сменился испариной, и он, и она почти одновременно начали исходить обильным потом.
Женский организм избавлялся не только от водных излишков и накопившихся шлаков, а еще и от стресса, вызванного недавней катастрофой, и от надуманных опасений, еще до конца не забытых, и от неуверенности в грядущих ласках, и от нерешимости все же отдаться именно сегодня, именно ему, и от возможности потерять, и от возможности приобрести…
Мужской же — чем больше прочищал кожные поры, тем становился решительней.
Осталось только довести желанную до соответствующей кондиции.
Он добавил парку и, дождавшись, когда почти невыносимая температура выровняется, пустил в ход два березовых веника сразу.
