И еще о многом вспоминала. Даже о том, чего не было. Например, о том, как поехали мы с ним в Африку охотиться на диких зверей. Когда я была совсем маленькой, он обещал мне, что мы с ним непременно туда поедем. И еще я все время твердила: «Папа, ты был оченьхороший. Ты был замечательный у меня, папа. Я так сильно тебя любила…
Потом пришла мама с Настей. Мама увидела меня, как я сидела в кресле вся в слезах. Онаподошла и спросила:
— Чтослучилось? Что случилось, Лерочка? Почему ты плачешь?
— Разве ты не понимаешь, — сквозь судорожныевсхлипыпроговорила я. — Как же мне не плакать, ведь у меня умер отец!
Мама тогда ужасно побледнела. Она страшно испугалась, потому что не знала, что в тот момент мы говорили с ней на разных языках.
— Что ты говоришь? Как? Когда это случилось. Откуда ты об этом узнала? да говори же, Лера!
— Только что. Я сама его только что похоронила.
Она еще долго не могла понять, о чем я говорю. А когда поняла наконец, даже рассердилась на меня. За то, что я так сильно ее напугала. За то, что обманула. Она на самом деле решили, что я ее обманула.
— Нехорошо обманывать, Лера. И тем более нехорошо говорить такие ужасные вещи. Я ведь подумала, что это правда…
— Но это — правда! — почти прокричала я и выбежала из комнаты, с силой хлопнув дверью. Полетела с потолка штукатурка…
Первое время мне было ужасно тяжело. Потому что, несмотря ни всю эту историю с похоронами, в глубине души я все-таки надеялась, что он вернется. Боялась себе в этом признаться, но все равно надеялась.
Сколько раз такое бывало. Сижу иногда за столом, делаю уроки. Задачка какая-нибудь у меня не получается. Я загадаю себе: если сумею решить эту задачку, отец, к нам вернется. Или среди ночи вдруг просыпалась, отчетливо услышав звонок в дверь. Топала босыми ногами в спальню, будила маму:
— Мама, там кто-то пришел. Кто-то в дверь звонит. Иди, открой скорее! Открой, а то он уйдет!
Мама подходила к двери, смотрела в глазок:
— Тебе приснилось, Лерочка. Там нет никого. Иди спать, дочка.
Я послушно возвращалась в свою комнату, и обида закипала во мне с новой силой. Как будто снова отец меня обманул, снова предал.
— Он умер, — шептала я, глотая слезы. — Умеруже давно, неужели ты не понимаешь?
Проходило несколько дней — и снова я просыпалась среди ночи… Только больше уже не будила маму. Сама подходила к двери и смотрела в глазок: может быть, на этот раз не послышалось. Может, и правда вернулся?
Но он не вернулся. Позже, значительна позже, когда я стала взрослой и по-настоящему тоже, то естькогда все окружающие стали считать, что мне пятнадцать, мама рассказала мне о том, что сама запретила ему приходить к нам. Она сказала, что так будет легче для всех — для нее, для меня и для Насти, которая в то время была слишком маленькой, чтобы осознать потерю. Мама сказала, что у отца, оказывается? Уже давно была другая семья и даже был ребенок. Что она выяснила это совершенно случайно и простить обиды не смогла. Она просто выгнала его из дома в тот вечер и запретила приходить к нам. Звонить, писать… Он обещал ей и сдержал свое обещание. И вероятно, так и не появился бы больше никогда в нашей жизни, аккуратно переводил бы по почте каждый месяц алименты и не вспоминал бы о том, что есть где-то на свете Лера и Настя… Если бы мама осталась жива…
Глава 6
Два с лишним часа он блуждал по городу.
Просто ходил, не имея представления о своем маршруте и стараясь не думать о том, какова его цель. Для чего он переходит эти бесконечные одинаковые улицы с одинаковыми светофорами и всматривается в лица людей, которые почему-то тоже кажутся ему одинаковыми. Для чего…
Собственно, он знал, для чего. Еще два часа назад, когда он только вышел из дома, на пути ему попался киоск. Обычный киоск, в котором продавали газеты и журналы, таких в городе сотни. Он проходил мимо, взгляд равнодушно скользнул по разноцветной витрине. Глаза прочитали: СВЕТА, а он уже пошел дальше, сначала не поняв, в чем дело. Остановился, даже выругался мысленно на себя за эти галлюцинации.
«Черт возьми, ведь не зря сказал вчера папашка, что воздухом загазованным дышать вредно. Вот, пожалуйста — мультики начались…»
Но перед глазами стояло: СВЕТА. Он видел и, черт возьми, не мог ошибиться.
Только что все это значило? Если это не галлюцинация, тогда что?
Он вернулся к киоску, остановился возле витрины и снова прочитал: СВЕТА. Снова и снова, пять или шесть раз подряд, потом снова выругался, обозвал себя идиотом. На витрине лежал журнал «Вокруг света». Обычный журнал, он тысячи раз его видел. Отец даже, кажется, выписывал его несколько лет назад. Что за бред, в самом деле?
И все же тоска по несбывшемуся была нестерпимой. Он в первый раз в жизни испытывал это чувство. Когда щемит сердце, когда мысли путаются, бегут вперед какими-то замысловатыми лабиринтами, и каждый из этих лабиринтов неминуемо приводит в одну точку… Он никогда не думал, что такое может случиться с ним.
Он даже и не верил никогда в любовь. В то, что называют любовью сентиментальные люди. Кнопка любила рассуждать на эти темы и всегда говорила ему: придет твой черед, и ты узнаешь… Он относился скептически к Кнопкиным рассуждениям. Кнопка была просто девчонкой, начитавшейся бульварных романов. Ее голова была забита Даниэлой Стилл и Барбарой Картленд. Но в Кнопкином возрасте это было простительно. Кнопка была семнадцатилетней девчонкой, а Сергей — взрослым парнем. Подобная сентиментальность была ему чужда. Как оказалось, до поры до времени…
И все же то, что случилось с ним, казалось непостижимым. Собственная зависимость от этого нового чувства смущала его, заставляя задавать себе бесконечно один и тот же вопрос: что же такое было в ней, в этой девушке, что так перепахало его, что заставило жить в беспроглядной тоске по мимолетной той встрече? Странной встрече, завершившейся так нелепо.
Голос? Глаза? Волосы? «Чушь», — отмахнулся он, понимая, что дело не в этом. Он и раньше встречал красивых и расставался с каждой из них вполне равнодушно, забывая уже через несколько дней, не только цвет глаз и волос, но даже имя… И даже представить себе не мог, что однажды будет бродить вот так по улицам города, в смутном ожидании вглядываться в лица проходящих мимо людей, и особенно в лица блондинок. Он даже не подозревал раньше о том, сколько женщин со светлыми волосами на свете! Он насчитал их добрую сотню за эти два часа, а к вечеру, наверное, мог бы насчитать и тысячу… «Кретинизм высшей степени — ходить по улицам миллионного города и искать девушку, о которой ничего, кроме имени ее, не знаешь. С тем же успехом можно попытаться посчитать песчинки на дне океана или найти иголку в стоге сена…»
