– Да, только я не очень поняла. Ты сказал, что пятна не отстирались, кажется.
– Не отстирались, – вяло усмехнулся Евгений. – Как будто их никто и не пытался отстирать. Да только мне привиделось все это… наверное.
Чертовы пятна до сих пор стояли перед глазами, мелькали мелкой темно-рубиновой россыпью на голубом фоне. Почувствовав неуверенность в его голосе, Яна вопросительно подняла брови. Черные, все еще мокрые ресницы беззащитно дрогнули.
«Ей-то за что все это?» – с тоской подумал Евгений, отложил в сторону бланк с рецептом и снова спрятал в своих ладонях ее холодные руки.
– Конечно, привиделось. Ведь сам же сказал, что вчера никаких пятен не было…
– Да. – Он кивнул в ответ. – Не было.
– Значит, и сегодня их быть не могло. Ну подумай, откуда им взяться?
– Ниоткуда, – снова согласился он, пытаясь избавиться от надоевшей красно-голубой картинки.
Разве видения могут быть такими отчетливыми?
Он не стал озвучивать свой вопрос, понимая, что теперь в этом уже нет никакого смысла. Нужно наконец перестать думать о том, что было вчера, и попытаться сосредоточиться на дне сегодняшнем. И может быть, даже на дне завтрашнем, в вероятность наступления которого по-прежнему не очень-то верилось.
– Знаешь что, Янка. Давай уберем к черту эти дурацкие шарики. Я на них просто смотреть не могу, висят по всей квартире, в тоску вгоняют. Если ты не против, конечно…
Она была не против, и почти весь оставшийся вечер они убирали шарики. Отцепляли их от стен, распутывали гроздья и почти не разговаривали. Евгений все думал о том, какое это идиотское занятие – развешивать шарики, а потом снимать их со стен, а потом еще и протыкать вязальными спицами каждый шарик в отдельности, потому что надутые шарики выбрасывать как-то глупо, особенно в таком количестве.
– Вечер прошел не зря, – вздохнул Евгений, разглядывая образовавшуюся на полу в прихожей огромную разноцветную кучу. – Как ты считаешь, любимая?
Яна ничего не ответила, а Евгений так и не понял, то ли она не хочет с ним разговаривать, потому что до сих пор обижается из-за Ленки, то ли она просто устала и у нее нет сил отвечать на вопросы. Тем более на такие глупые.
– Женя, – раздался наконец ее тихий голос, когда Евгений уже курил на кухне возле окна, разглядывая колышущиеся от ветра силуэты деревьев вдоль противоположной стороны улицы. – Женя, нам нужно поговорить.
Эта холодная серьезность, прозвучавшая в ее голосе, ему сразу не понравилась. В глубине души шевельнулось давно забытое, трусливое чувство неотвратимой расплаты. Что-то похожее он ощущал последний раз в детстве, когда ни о чем не подозревающая мама открывала дневник и натыкалась на жирную двойку по литературе. Неприятное, царапающее душу чувство.
– Таким тоном обычно объявляют приговор в суде, – снова попытался шутить Евгений. – Или диагноз, уже не требующий врачебного вмешательства ввиду его абсолютной бесполезности.
– Я тебя люблю, – ответила она невпопад, совершенно серьезно и все тем же холодным тоном.
С ума сойти можно, подумал Евгений. Придется, наверное, сойти с ума, никуда уже от этого не денешься. Он понятия не имел, что ответить ей на это некстати прозвучавшее признание.
– Это самое главное. Ты… не забывай об этом, ладно? – добавила она, глядя прямо в глаза.
– В смысле? Почему я должен об этом… забывать? Ты что, уходишь от меня? – Внезапно промелькнувшая догадка показалась единственно верной. Тысячи коротких и ясных, как вспышки фейерверка, мыслей пронеслись в голове в этот момент: конечно, а как же иначе. Никто и не думал, что она все это выдержит. Никто и не надеялся. Да и глупо было надеяться, и по большому счету не имел он на эту надежду никакого права. – Уходишь?
– Никуда я не ухожу, – ответила она сердито. – С чего ты вообще взял, что я ухожу куда-то? Я не об этом с тобой поговорить хотела. О другом. Ты только сядь, пожалуйста.
– Это чтобы не упасть? – осведомился Евгений и послушно уселся на кухонную табуретку. Яна села напротив и, снова не заметив его жалкой иронии, попросила:
– Расскажи мне, как все вчера было.
– Ах вот что. Ты решила устроить вечер воспоминаний. Тогда, может быть, мы все-таки повспоминаем о чем-нибудь другом? Более приятном и романтичном?
– Перестань, прошу тебя!
На Янку смотреть было жалко. Он снова почувствовал себя подлецом, достойным казни на электрическом стуле, но чувство приближения неминуемой опасности было сильнее, и попытки избежать ее были скорее инстинктивными, чем сознательными.
– Хорошо, – пробормотал он, отводя взгляд. – Я, конечно, не совсем понимаю, зачем вообще об этом разговаривать. Но если ты считаешь нужным – пожалуйста.
Он начал вспоминать вчерашний вечер с того момента, как вышел из цветочного магазина. Рассказ вышел коротким, даже и пяти минут не потребовалось, чтобы описать череду незначительных событий, финал которых оказался столь непредсказуемым.
– А потом ты включила свет, – закончил Евгений. – Ты включила свет, и в этот момент наша жизнь раскололась на две половинки. Прости, звучит пафосно…
– То есть… – не обращая внимания на его последние, не относящиеся к фактической стороне событий, слова, задумчиво сказала Яна, – то есть с того момента, как ты вышел из дома, и до той минуты, как я включила свет, времени прошло минут тридцать, не больше.
– Ну да. Тридцать минут. Может быть, тридцать пять.
– Получается, что за это время кто-то… кто-то успел зайти в нашу квартиру, переодеться в твой спортивный костюм, каким-то образом привести сюда Слизня, усадить его в кресло, ударить топором по голове, снова переодеться и смотаться, не оставив следов…
– Шустрый товарищ, однако. Получается, так.
– Жень, а ты понимаешь, что это значит?
– Ни черта я не понимаю, – ответил он, опуская глаза на сцепленные в замок руки. Собственные руки с побелевшими пальцами отчего-то показались чужими, он даже засомневался, что сейчас, если захочет, сможет пошевелить этими пальцами. Ощущение было неприятным, и избавиться от него не получалось.
– Это значит, что человек, который… человек, который сделал это, очень хорошо знал тебя.
– Может быть, – вяло согласился Евгений. Думать об этом не хотелось. Кажется, он уже обсуждал сегодня это с Ленкой Лисичкиной и пришел к тому же выводу.
За окном резко и неприятно завыла автомобильная сигнализация. Вполне подходящий саундтрек, чтобы передать настроение эпизода, мысленно усмехнулся он. Ощущение нереальности происходящего не отпускало ни на миг – может быть, именно поэтому и возникали постоянно эти кинематографические аллюзии. Дождаться бы того момента, когда невидимый режиссер наконец скажет: «Стоп, снято!»…
– Он хорошо знал тебя, – каким-то несчастным шепотом произнесла Яна. – Это во-первых. Во-вторых, у него были ключи от твоей квартиры. То есть дубликат ключей…
