Это уже было что-то другое.
Совсем другое.
Ломать голову над природой своего желания было ни к чему. Он просто знал, что если сейчас снова не поцелует Ленку, то его просто разорвет на части, на мелкие кусочки, как будто под ногами у них тикает взрывное устройство, которое непременно сработает в тот момент, когда они перестанут целоваться, и разнесет весь дом.
И надо было думать о спасении жизни, а не рассуждать о природе чувств.
Ему ужасно хотелось остаться в подъезде и целоваться с Ленкой до утра. Он вспомнил вдруг те поцелуи, о которых не вспоминал, кажется, ни разу в жизни, – неопытные, неуклюжие, торопливые поцелуи, у которых был тот же неповторимый вкус Ленкиных губ.
«Дурак, – тупо подумал в тот момент Евгений. – Тупица. Почему же… Почему же я, еще тогда…»
Мысль не успела оформиться.
Потом он искал ключи и искренне удивлялся тому, что взрывное устройство у них под ногами до сих пор не сработало, и твердо решил никуда не отпускать Ленку, поцеловать ее в третий, в четвертый, в пятый, в восемьдесят девятый раз, а потом уже – будь что будет. Но, отыскав ключи в темноте подъезда и встретившись взглядом с Ленкой, понял, что что-то неуловимо изменилось.
И никаких поцелуев больше не будет. Ни сейчас, ни… вообще.
«Вообще» прозвучало как приговор, и радость, которая расцветала внутри безнадежно розовым глупым цветком, вмиг завяла. Снова стало грустно и как-то тревожно на душе.
Точно, права была Ленка, когда сказала, что он ее от страха поцеловал. На самом деле так и получалось. Страх прошел, и все встало на свои места. Ленка снова стала Ленкой, той самой Ленкой Лисичкиной, которую он всегда очень сильно любил, как мальчишку, никогда не испытывая желания этого мальчишку поцеловать. Или сделать с ним что-нибудь такое, чего нормальные мальчишки друг с другом не делают. Снова между ними встали прожитые годы, заполненные чем-то и кем-то…
Он рассуждал об этом, рассеянно обводя взглядом Ленкину гостиную и вспоминая, словно сквозь сон, как она велела ему что-то включить. Желания смотреть телевизор не возникло, и он поплелся в том направлении, откуда доносился грохот посуды. Дошел до кухни – и замер на пороге, увидев ее.
Ленка стояла вполоборота, полностью сосредоточенная, энергично перемешивая в тарелке какую-то смесь.
На губах блуждала рассеянная улыбка, а щеки были розовыми. И тонкая прядь волос, выбившаяся из прически, касалась этой розовой щеки, щекотала ее в такт движениям.
Вроде бы ничего особенного.
И непонятно было, почему вдруг Евгений, увидев эту по-детски розовую Ленкину щеку, так ясно и остро вспомнил тот давнишний вечер, когда пятнадцатилетняя, отчаянная, с такими же горящими щеками, полностью обнаженная Ленка склонялась над ним, покрывая его лицо и грудь быстрыми поцелуями. И тонкая прядь волос, выбившаяся из прически, точно так же щекотала тогда его шею в такт ее неумелым, лишенным правильного ритма движениям. Вспомнил, как дрожали тогда ее ресницы, вспомнил ее трепетный шепот, тонкие пальцы и острые ноготки, вцепившиеся в его плечи, вспомнил – черт, вспомнил же! – маленькую гладкую грудь с темно-коричневыми сосками, вспомнил еще много чего такого, о чем вспоминать было ненужно, глупо и бессмысленно…
Вспомнил и почувствовал, как ненужные, глупые и бессмысленные воспоминания дружно собираются в теплую волну в самом низу живота. Как начинают медленно закипать и проситься наружу, ища выхода…
Евгений просто остолбенел, осознав, что с ним происходит.
И долго еще стоял столбом, отвечая, кажется, невпопад на Ленкины вопросы. А голове стучала тяжелым молотом только одна мысль: он хочет ее. Он ее хочет так, как никого и никогда, ни разу в жизни не хотел, даже Янку. Он хочет ее до умопомрачения, прямо здесь, прямо сейчас, и, кажется, нет на свете силы, способной его остановить…
Он даже сделал уже шаг навстречу, словно прыгнул вниз с парашютом, решив для себя – будь что будет. Но в последний момент задавленный воспоминаниями разум все-таки сумел пробиться сквозь волну чувств. И Евгений приземлился на табуретку – вместе с парашютом, который так и не успел раскрыться.
Теперь, сидя в машине, под тихий шум просыпающегося двигателя «Нивы», он размышлял о том, что же это было. И было ли оно вообще. И если было, то почему оно было. А главное, что будет дальше…
Ни на один из поставленных вопросов найти ответа он так и не сумел. Двигатель давно прогрелся до нужной температуры, а Евгений все сидел, грея ладонью рычаг переключения скоростей, в очередной раз забыв о том, что дома его уже наверняка ждет Яна.
Она на самом деле ждала его.
Но не одна, а в компании тети Аллы – той самой домработницы, которую всерьез боялся Евгений. В этот раз он, пожалуй, впервые за все время работы у них тети Аллы обрадовался ее присутствию. Третий часто бывает лишний, но далеко не во всех случаях. Наличие тети Аллы избавляло от необходимости оправдываться, сочинять очередную версию о причине задержки на работе. Отсрочка была временной, Евгений прекрасно это понимал – домработница, догладив белье в спальне, очень быстро собралась и ушла, снова оставив их с Яной наедине в квартире, которая, кажется, уже давным-давно превратилась в могильный склеп.
– Ты же сказала, что отпустила ее, – спросил Евгений без интереса и даже без знака вопроса в конце. Просто для того, чтобы не молчать. Вчерашний разговор все еще висел в тяжелом, пропитанном отчаянием и недоверием, воздухе.
– Я подумала, что это может показаться подозрительным. Поэтому попросила прийти. Она и ужин заодно приготовила. Будешь есть?
– Я не голоден, – соврал Евгений, с тоской вспомнив Ленкину яичницу. – И что-то неважно себя чувствую. Голова болит. Пойду спать, наверное.
– Девять часов вечера. Самое время спать. Не забудь посмотреть «Спокойной ночи», – без выражения в голосе посоветовала Яна.
– «Спокойной ночи» уже закончились. Придется сегодня засыпать без вечерней сказки… для малышей.
«Этот кошмар не кончится никогда, – тупо подумал он, вешая в шкаф одежду. – Она всегда будет видеть во мне убийцу и ждать признания, а я буду ненавидеть ее за это и бесконечно грубить… Так будет всегда, ничего не изменится даже если…»
– Женя, – послышался рядом ее голос. Пришлось прервать поток мыслей и выглянуть из-за дверцы одежного шкафа.
– Что?
– Я хотела спросить тебя… Где ты был?
– Что значит – где я был? На работе, где же еще…
– Я не про работу сейчас спрашиваю.
– А, понятно, – скривился Евгений. – Извини, задержался. Зашел в соседний подъезд и тюкнул по голове топориком парочку соседей. Ты же знаешь, я без этого жить не могу. Ни есть, ни спать не могу. Хобби у меня такое теперь, понимаешь?
– Очень смешно, – ответила Яна. – Но вообще-то я спросила про ночь.
– В смысле? – опешил Евгений. – Что значит – про ночь?
