– Ты их выбросила? – спросил Евгений, не отвечая на ее невысказанный вопрос.
Она, не сразу поняв суть вопроса, молча кивнула спустя несколько секунд и продолжала смотреть на него, сдвинув тонкие брови. Поза была напряженной, и взгляд был напряженным, сосредоточенным, как у спортсмена, стоящего на стартовой позиции и дожидающегося свистка, чтобы сорваться с места.
Несколько месяцев назад, почему-то вспомнил Евгений, он встретил ее случайно в ресторане. Она сидела одиноко за соседним столиком и теребила пальцами тонкую и длинную коричневую сигарету. Вид у нее был задумчивый и рассеянный, она словно и не собиралась закуривать, как будто забыла о том, зачем вообще достала ее из пачки. И удивленно вскинула на него глаза в тот момент, когда он подошел и предложил ей прикурить. Их взгляды встретились, и в ту же секунду Евгений почувствовал, как что-то щелкнуло внутри, и сразу понял, что это, еще не успевшее состояться, знакомство изменит всю его жизнь. В любовь с первого взгляда он не верил даже в более романтическом возрасте. На пороге тридцатилетия и думать об этом было смешно. Но как еще можно было назвать это странное ощущение сбывшегося наконец счастья?
В чем еще могла заключаться причина этого возникшего в считанные доли секунды магического притяжения, этого сладкого чувства желанной встречи после вынужденной долгой разлуки? В реинкарнацию он никогда не верил точно так же, как и в любовь. Но все эти долгие месяцы, что они были вместе, ему казалось, что их первая встреча произошла совсем не в этой жизни. Что много лет, веков или, может быть, тысячелетий назад они уже были вместе, и любили друг друга, и жили друг для друга, и пронесли ноющую боль разлуки через разделяющие их годы. Эта боль, как открытая рана, всегда жила в его душе, сколько он себя помнил. И исчезла она лишь в ту секунду, когда, взмахнув ресницами, эта незнакомая девушка подняла на него свои темно-карие грустные глаза и неуверенно улыбнулась.
Сейчас она стояла на пороге спальни и смотрела на него с уже привычным страхом. И этот страх, запрятанный в ее взгляде глубоко, но все-таки различимый, оставлял его теперь совершенно равнодушным. Все рухнуло на глазах. Все кончилось между ними. И огромный букет еще не увядших роз, выброшенный в мусорный контейнер, – как финальный аккорд этой истории чувства, которое не выдержало испытания горем. Евгений всю жизнь ненавидел банальные высокопарные фразы, но в этот момент ничего другого в голову не приходило.
«Туда же, вслед за цветами, и колечко бы нужно зашвырнуть», – подумал он, растягивая губы в глупой улыбке. На самом деле букет был пошлым и глупым, его было совсем не жаль, как не жаль было и отрезка жизни длиной в несколько месяцев.
– Что случилось? – наконец услышал он, словно издалека, ее голос.
– Почему ты решила, что что-то случилось?
– Потому что ты стоишь посреди комнаты в ботинках и в куртке. Поэтому и решила.
– Я не имею права стоять в ботинках и в куртке посреди собственной комнаты? – Евгений разговаривал с ней резко, почти грубо, совсем этого не желая, и ничего не мог с собой поделать. Как будто боялся показать свою слабость, заранее выстраивал защиту от еще не начавшегося нападения.
– Имеешь, – ответила она сухо и, больше ничего не сказав, скрылась в дверном проеме.
Евгений, словно очнувшись, задумчиво оглядел себя. Он и не помнил уже даже, как вошел в квартиру и почему забыл раздеться и разуться. Присев на краешек кресла и опустив голову на сложенные в замок ладони, он некоторое время разглядывал узоры на паркете у себя под ногами. Потом перевел взгляд на стилизованный под старину циферблат настенных часов. Минутная стрелка едва не доходила до половины девятого. Три с половиной часа уже прошло с тех пор, как он вышел из дома. Чувство времени, которое еще с детства было у него очень острым, теперь полностью исчезло. Наверное, он бы не удивился, если бы заметил сейчас за окном вечерние сумерки вместо утреннего бледно-розового света.
Размышлять над тем, что случилось недавно, не было никакого смысла. Откуда взялся костюм, надежно захороненный в земле за чертой города, и куда подевался новый владелец этого злополучного костюма? Эти и еще десятки других вопросов кружились в голове, как стая жужжащих пчел, охраняющих растревоженный улей. Евгений уже знал, что на все эти вопросы существует один-единственный ответ, и чувствовал, что совсем скоро его узнает. Нужно только набраться терпения и ждать. Ждать – только это ему и остается.
От порога до кресла тянулась дорожка, выложенная комочками слипшейся грязи. Там, за чертой города, возле озера, было слякотно, эта слякоть засохшими кляксами прилипла к ботинкам и теперь осыпалась с них на пол.
«Не удивлюсь, – подумал Евгений, поднимаясь, – если завтра кто-нибудь предложит мне купить кресло, которое я собственноручно утопил в пруду».
Сняв ботинки и куртку, он некоторое время топтался в прихожей, не понимая, что делать дальше. По идее, нужно было бы раздеться и лечь спать, потому что от бессонной ночи гудела голова и мелькали перед глазами темно-фиолетовые пятна. Но надежда на то, что удастся уснуть, казалась призрачной – слишком взбудоражены были нервы, несмотря на внешнюю заторможенность. Он снова вспомнил банку темно-коричневого стекла, которую за эти дни много раз нащупывал в кармане куртки. Таблетки с каким-то невероятным названием, которое просто невозможно было воспроизвести без предварительной двухчасовой репетиции. И как это они, медики, умудряются выговаривать эту абракадабру с первого раза? Выпить, что ли, таблетку и успокоиться? Или выпить сразу целую горсть и успокоиться уже навсегда?
Невесело усмехнувшись, Евгений заполнил водой электрический чайник, осторожно прикрыл кухонную дверь и достал из заднего кармана джинсов мобильный телефон. Первый же гудок, раздавшийся смутно сквозь шорох и потрескивание радиоволн, оборвался, не успев прозвучать до конца.
– Алло, – серьезно и как-то грустно сказала где-то на другом конце города Ленка Лисичкина. И повторила: – Алло!
И даже дунула в трубку сердито, потому что Евгений, улыбаясь ее голосу, совсем забыл, что телефонный разговор предполагает взаимное участие собеседников. Он так ясно вдруг представил себе ее – в темно-синем халате в цветочек, с телефонной трубкой в руках, с сердитой вертикальной морщинкой на лбу, с забранными в небрежный хвост на затылке волосами и сонным еще взглядом, – как будто увидел на самом деле. И от этого на душе стало вдруг тепло и почему-то… смешно. Душа словно размягчалась и таяла, как шоколад на солнце.
– Ленка, – проговорил он наконец, не сдерживая дурацкой блаженной улыбки. – Ленка, скажи: ты сейчас в халате?
Она молчала несколько секунд, потом шумно вздохнула:
– Женька. Это ты.
– Я, – подтвердил он и напомнил: – Я тебе вопрос, между прочим, задал.
– Какой вопрос?…
– Я у тебя спросил: ты в халате?
– Жень, ты чего? – робко спросила она. – Ты почему спрашиваешь… про халат?
– Потому что! Ну что, ответить трудно?
