Хотя, может быть, все это Иван придумал, а Диана просто была расстроена из-за Светки, поэтому и выглядела такой измученной. Потому что до этого она ни разу не казалась ему измученной и не выглядела старше своего возраста — как раз наоборот, была веселой и злой и совсем-совсем юной.
— Сегодня у меня с самого утра день не заладился, — пожаловалась Диана. — Вроде не пятница, не тринадцатое, и даже не понедельник…
— Вы верите в приметы?
— В приметы? — Она снова улыбнулась. — Нет, не верю. Это я просто так сказала. Просто потому, что день неудачный, вот и ищу всякие причины. Утром на первую тренировку опоздала. Никак не могла отвязаться от Василия. Он все шел и шел за мной. Сколько раз говорила — не ходи за мной, нечего тебе за мной ходить. Все равно ходит… Вы что так смотрите?
Иван почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки. Что это еще за придурок, что за маньяк такой? Он даже представил себе его мысленно — забулдыга с покрасневшим от мороза и выпивки лицом, мужик явно за пятьдесят, грубый и хамоватый. Пальцы сжались в кулаки, а кулаки зачесались.
— Я просто подумал… Если он вам так досаждает, этот Василий, может быть… Может быть, мне с ним поговорить? Ну, так, по-мужски… знаете…
Некоторое время она смотрела на него и хлопала глазами, почти как кукла.
— По-мужски? О боже, это как же можно по-мужски… С Василием-то? Он… Он кот, понимаете? Василий — это наш кот… Я ему не разрешаю за собой ходить, потому что боюсь, что он потеряется…
Глаза ее смеялись. И лицо снова озарила улыбка — озорная, девичья. Иван сперва собирался провалиться сквозь землю вместе с креслом, на котором сидел, но потом все же передумал и рассмеялся в ответ:
— Извините, я не знал… Ну, если это кот, тогда, конечно, не стану обижать вашего Василия…
В коридоре послышались шаги, и оба они резко перестали смеяться — шаги были мужскими, тяжелыми, явно не медсестринскими. Вскоре в проеме двери показался и сам Аркадий Борисович.
— Смеетесь? Это хорошо.
Иван вскочил — громко хлопнуло, ударившись о спинку, сиденье кресла. Следом за ним вскочила Диана.
— Аркадий Борисович? — Она бросилась к врачу, почти в три прыжка одолела пространство, их разделяющее, и застыла в полной неподвижности.
— Новости не такие уж плохие. Можно сказать, даже хорошие, если можно так назвать сотрясение мозга.
— Сотрясение? У нее просто сотрясение, и больше ничего?
— Она пришла в себя еще в лифте. Компьютерная томография не обнаружила травматических отклонений в состоянии вещества мозга. Плотность серого и белого вещества в пределах нормы. Паренхиматозной очаговой патологии также не выявлено. Кратковременное угнетение сознания, замедление пульса, жалобы на головную боль и головокружение… Эти и другие признаки позволяют диагностировать сотрясение мозга средней степени тяжести.
Больше половины услышанных слов показались Ивану непонятными. Однако он сумел уловить смысл: ничего страшного не случилось. Сотрясение мозга — неприятная штука, но все же от него не умирают и не становятся инвалидами. А это главное.
Диана, видимо, чувствовала то же самое. Она вздохнула — тяжело и вместе с тем облегченно, словно вместе с этим тяжелым вздохом изгоняла накопившуюся тяжесть из собственной души.
— Нам можно ее увидеть? Она в сознании?
— Она в сознании, я же уже сказал. Но вот видеть ее вам сейчас не обязательно. У нее сильное головокружение и позывы к рвоте. Поверьте, это не самое лучшее состояние для того, чтобы принимать посетителей. Подождите до завтра — завтра Светлана будет чувствовать себя значительно лучше.
— Ей необходимо остаться в больнице?
— Конечно, ей необходим стационар. Два-три дня — это как минимум. Потом амбулаторное лечение, еще две-три недели.
Но вы можете навестить ее уже завтра… Завтра утром. Кстати… Я правильно понимаю, вы ее тренер? — Аркадий Борисович пристально и как-то оценивающе посмотрел на Диану. Она кивнула.
— Дело в том, что медсестра попыталась дозвониться ее родителям и сообщить о случившемся. Но дома никто не берет трубку. Может быть, вы…
— Да-да, конечно. Не беспокойтесь. Я обязательно позвоню Светиной матери и сообщу ей.
— Ну что ж, тогда, наверное, все… Поезжайте домой и не переживайте — с девочкой все будет в полном порядке.
Диана порывисто схватила врача за руку:
— Доктор, вы даже не представляете…
— Представляю. Все я прекрасно представляю. Одного только не могу понять — вы что же, вот так, в кроссовках и в спортивном костюме…
Он смотрел на Диану, строго сдвинув брови. Точно так же, как когда-то давно смотрел на своего сына Юрку и на его приятеля Ивана, когда заставал их на улице с непокрытой головой или голой шеей. Иван и Юрка в детстве единогласно ненавидели шарфы и какие бы то ни было головные уборы.
— Мы же на машине, Аркадий Борисыч. Я ее довезу прям до подъезда, она замерзнуть не успеет…
Аркадий Борисович кивнул, одобряя намерения Ивана. Протянул сухую мужскую ладонь, сжал крепко Ивановы пальцы и попрощался.
Потом они ехали в его машине, и теперь Диана сидела уже не на заднем сиденье, а на переднем, рядом с Иваном. И долго укрывалась вязаной кофтой, потому что сперва в машине было холодно, и она не сразу прогрелась, несмотря на то что Иван включил отопитель. Потом, когда в машине стало тепло, Диана стянула с себя серую вязаную кофту, забросила ее на заднее сиденье, улыбнулась и принялась тихо что-то рассказывать о своем детстве, о школьных подругах, о бабушке, которая вязала точно такие же кофты и продавала их на рынке, все время опасаясь, что ее заберут в милицию и посадят в тюрьму за спекуляцию. Рассказывала про своих кошек, которые были у нее всегда, с самого детства. Много разных кошек и котов с человеческими именами — Сидор, Авдотья, Степан, Анжелика и даже Николай. Рассказывала про то, как некоторые из них жили долго и умирали от старости, некоторые умирали молодыми от какой-нибудь кошачьей болезни, а некоторые просто исчезали — выходили на улицу и однажды не возвращались домой. При этом она периодически спрашивала: «Вам все это интересно?» Иван кивал, сдерживая улыбку, а она оправдывалась: «Сами же хотели. Сами же сказали — познакомиться поближе, и чтобы я что-нибудь про себя рассказала. Вот я и рассказываю. Я почти всем и всегда про кошек своих рассказываю. Я просто кошек очень люблю». Иван снова кивал, снова сдерживал улыбку — и так до следующей порции извинений, опасений и пояснений, для чего и почему она все это ему рассказывает.
Она говорила без умолку, торопливо, перебивая иногда себя и периодически себя за это ругая — «тьфу, черт!». Иван чувствовал и прекрасно понимал ее состояние — состояние легкости, которая наступает после только что пережитого сильного волнения или страха.
А потом машина сломалась.
