Она наконец и правда успокоилась, затихла в его руках, перестала вздрагивать. Но еще долго не поднимала лица. Он все гладил ее по волосам, шепотом повторяя ее имя, легонько баюкая, укачивая, как ребенка.
Потом она отстранилась, пряча лицо, но Иван все же успел заметить, что глаза у нее покраснели и припухли. Нажав на клавишу выключателя, она скрылась за дверью ванной комнаты, в которой Иван разглядел душевую кабину и раковину. Зашумела вода. Иван поднялся с пола и как-то сразу заметил, что на нем до сих пор надет этот дурацкий фартук. Снял его и повесил на крючок рядом с мойкой. Рассмотрел в зеркале свою помятую физиономию, слегка пригладил пальцами растрепанные волосы.
Жираф все еще валялся на полу. Он наклонился, поднял его и стал рассматривать, пытаясь разгадать его загадку и чувствуя себя при этом полным идиотом, комическим персонажем какой-то пародии на фильм ужасов, разгадывающим «тайну желтого жирафа».
Жираф совершенно не выглядел таинственным. У него была абсолютно простецкая глупая жирафья морда и ничего не выражающие пластмассовые глаза. Единственное, что отличало его от сотни таких же, как он, игрушечных жирафов, — так это то, что он был желтым. Игрушечные жирафы в представлении Ивана должны быть светло-коричневыми или оранжевыми. Хотя, как Иван ни напрягал память, он так и не смог вспомнить ни одного игрушечного жирафа, которого ему приходилось встречать раньше.
Категорически невозможно было понять, почему это Диана вдруг разрыдалась, увидев этого желтого жирафа. Ивана все не отпускала мысль о том, что у жирафа есть какой-то секрет. В ванной продолжала шуметь вода, и тогда он решил поискать какую-нибудь встроенную в жирафа кнопку. Такие кнопки довольно часто встраивают в мягкие игрушки — когда ребенок нажимает на эту кнопку, игрушка начинает петь, смеяться, читать стихи или чем-нибудь двигать. Кто знает, что скажет жираф при нажатии на эту кнопку. Может быть, он наконец признается, что связывает его с Дианой таким странным и непостижимым образом.
Сперва Иван нажимал жирафу на лапы. Потом пытался отыскать кнопку в его шее, тщательно прощупывая каждый сантиметр. Потом нажал на хвост, расплющил жирафью морду, но кнопки нигде не нашлось. Оставалось проверить туловище, что он и сделал, со всей силы надавив пальцами жирафу на грудь. И вдруг вскрикнул от неожиданной боли и выронил жирафа. Было такое ощущение, что палец проткнули иголкой.
«Наверное, не нужно было в детстве так много читать Стивена Кинга», — подумал Иван, разглядывая ладонь. Большой и указательный пальцы были в крови. Кровь сочилась из широкой резаной раны, стекала струйкой в ладонь. Иван собрал пальцы в горсть, и очень быстро там накопилась целая лужа крови.
Выругавшись, он поднялся с пола, открутил кран с холодной водой и подставил пальцы. Дождавшись, пока они начали коченеть и скрючиваться от холода, он закрыл кран. Кровь идти перестала. Хорошо различимые теперь белые края раны были широкими, а сама рана достаточно длинной.
На миг его покинуло ощущение реальности. Но только на миг. Собравшись с мыслями, он понял, что жираф — это просто игрушка и не стоит впадать в мистический экстаз, утверждая, что жираф свалился из антресолей намеренно и порезал Ивана тоже намеренно, не собираясь уступать ему Диану, с которой его связывают тайные узы.
Нет, этого уж точно не может быть — чтобы игрушечные жирафы страдали приступами мстительной ревности по отношению к живым женщинам.
Иван снова взял жирафа в руки и принялся осматривать его, на этот раз более осторожно. Вскоре ему удалось обнаружить в боку у жирафа, рядом с машинным швом, параллельно идущий узкий надрез. Надрез был абсолютно незаметен, края у него были ровные, как будто кто-то полоснул по всему телу лезвием. Интересно, кто это мог сделать, а главное, зачем? Продолжая исследовать жирафа, Иван снова осторожно нажал на туловище в том месте, где шел надрез.
И наконец увидел «орудие мести».
Это был простой осколок. Осколок белого стекла, совершенно непонятным образом оказавшийся внутри жирафа.
В этот момент Диана выключила в ванной воду. В квартире стало тихо, и Иван понял, что его время истекло. Поднявшись и не выпуская из рук жирафа, он ногой пододвинул к шкафу табуретку, забрался на нее, сунул жирафа обратно в шкаф, закрыл створку и, спрыгнув вниз, отодвинул табуретку.
Когда Диана вышла наконец из ванной, табуретка уже стояла на месте, а на табуретке снова сидел Иван.
— Извини, — сказала она.
— Я так и не понял, что случилось. Почему ты плакала? — Он поднялся, подошел ближе, попытался обнять ее, но она отстранилась. Впрочем, он знал заранее, что Диана отстранится и что теперь, после этого дурацкого жирафа, все будет по-другому. По крайней мере, в этот вечер.
— Да так, ерунда. У меня иногда бывает. Ты не обращай внимания. Я уже в полном порядке.
Как он и ожидал, она не стала ему ничего рассказывать. Но настаивать было глупо. Поэтому он просто улыбнулся, коснулся слегка ее руки и сказал:
— Я убрал его обратно в шкаф.
— Ну и правильно сделал.
Некоторое время они помолчали.
— Иван, поздно уже. Тебе, наверное, пора.
— Ты правда не хочешь, чтобы я остался?
— Правда не хочу. Да и спать у нас негде.
— С тобой правда все в порядке?
— Правда. Я просто устала. Мне нужно поспать, наверное… Извини.
— Диана?
Она подняла на него глаза, и Иван увидел, что боль в ее глазах никуда не ушла. Она осталась, просто притаилась на самом дне и стала уже не такой заметной.
— Да?
— Ты когда-нибудь… когда-нибудь потом… расскажешь мне про жирафа?
— Расскажу. Обязательно, — пообещала она и улыбнулась: — Как-то даже непривычно видеть тебя без фартука. Ладно, Иван, ты иди. И приходи обязательно… Только не завтра, завтра я работаю допоздна… А вот в среду можно. В среду у меня тренировка рано заканчивается.
— Хорошо, я приду в среду. Если ты правда этого хочешь.
— Я правда этого хочу. Перестань думать разные глупости. Если бы я не хотела, я бы тебя не звала.
— Значит, я приду.
— Одевайся уже.
Он вздохнул и послушно накинул на плечи куртку. Завязал шнурки на ботинках и понял, что больше у него уже нет причин задерживаться в кухне-прихожей.
— Ну, я пойду.
— Иди.
Она сама шагнула к нему, поднялась на цыпочки и подставила щеку для поцелуя. Он поцеловал ее весьма целомудренно и отстранился.
Ему безумно не хотелось уходить. Именно сейчас, когда ей так плохо, хотелось быть рядом. Он был бы счастлив просто просидеть всю ночь на табуретке возле ее постели, охраняя ее сон. Но она с радостью дарила ему свое тело, а вот в душу пока не пускала. Впрочем, стоило ли ее за это винить?
