— Про Пааде, — подтвердил он и снова добавил: — Про Диану.
— Я не знаю, — ответила женщина. — У нее сегодня, кажется, с утра должно было быть две тренировки. Я с утра не работала. А вечером у нее нет занятий по расписанию. Вы зайдите в понедельник. В понедельник она почти весь день здесь бывает. У нее четыре группы в понедельник.
— Я знаю, — глупо сказал Иван.
— И все-таки выйдите из зала.
Женщина вздохнула и быстрой походкой направилась в раздевалку, оставив Ивана, застывшего возле дверного проема.
Почему-то не хотелось выходить из зала. Хотя, по здравом размышлении, делать в зале было абсолютно нечего. Непонятно, для чего он вообще мчался в этот зал на такой скорости, ведь знал, что в это время по расписанию у Дианы нет тренировки.
Мчался, потому что надо было куда-то мчаться. А больше просто некуда было. Вот и сейчас — уже некуда. Некуда, хоть ты тресни.
Злость внутри нарастала. Злость и собственное бессилие разрывало его на части — захотелось вдруг зайти в спортивный зал и переломать к чертям собачьим все снаряды, повыдергивать из потолка все канаты, разбить окно и порезать на клочья батутную сетку. Потом, после того, как зал оцепит наряд милиции и какой-нибудь бравый лейтенант прострочит его насквозь десятком пуль из пистолета, Ивану, наверное, будет немного проще примириться с действительностью.
Хлопнув дверью, он все же вышел из зала, постоял некоторое время в узком коридорчике, отделяющем зал от раздевалки. Мимо проходили люди, в основном — дети, кто-то из взрослых задевал Ивана плечом, кто-то из детей просил посторониться. Он чувствовал себя куском мрамора, нелепым постаментом, не умеющим реагировать на такие простые просьбы и не знающим, как это бывает, когда кто-то задевает тебя плечом.
На улице по-прежнему шел снег. Его намело столько, что все вокруг теперь стало белым, и от этой белизны небо казалось еще чернее — в этот вечер он не заметил на небе ни одной звезды из тех, что были вчера. Звезды были совершенно другие. Наверное, подумал Иван, кто-то вывернул небо наизнанку.
Он долго сидел в машине. Выкурил шесть сигарет и снова задохнулся от табачного дыма. В легких горело так, будто он только что пробежал десять километров на открытой дорожке при тридцатиградусном морозе. Он закурил седьмую сигарету и почти сразу выбросил ее в окно. Двигатель давно прогрелся, и он тронул машину с места.
Поднимаясь наверх со стоянки, он все время пытался заставить себя не помнить о том, как вчера вечером он шел по той же дороге и держал Диану за руку.
Дома никого не было. На кухонном столе Иван нашел записку от матери: «Я у Веры, у них сегодня юбилей, тридцать лет свадьбы, задержусь, в холодильнике плов, если хочешь, спускайся к нам, целую». Иван перечитал записку раз десять, но так ничего и не понял. В прихожей зазвонил телефон — он метнулся в прихожую, но к телефону попросили Ирину Сергеевну, а он почему-то так и не смог объяснить, где она, и толком не понял, кто ее спрашивает.
Вернувшись на кухню, он раскрыл лежащую на столе газету и долго просматривал объявления о продаже квартир и машин. Он думал о том, что если бы сейчас Диана вдруг появилась, то, наверное, он стал бы орать на нее, стал бы трясти ее за плечи и, может быть, даже ударил бы. От этой мысли стало как-то не по себе, по телу пробежал холодок, но ярость и злость никуда не исчезли.
Отложив наконец в сторону бессмысленное чтиво, он потушил свет на кухне и направился к себе в комнату с твердым намерением завалиться спать и проспать до следующего утра, обманув таким образом время. Он вспомнил о том, что накануне не спал всю ночь, и подумал, что сейчас ему наверняка удастся заснуть, просто потому, что периодически потребность во сне — это особенность любого человеческого организма. По крайней мере, он очень сильно на это надеялся. В комнате было холодно — еще утром Иван настежь распахнул форточку, сам не понимая, зачем это делает. Подоконник под форточкой был мокрым — снежинки растаяли, не успев превратиться в сугроб, и только некоторые из них, упавшие между рамами, поблескивали воздушной белизной.
Ивану опять показалось, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Захлопнув форточку, он оглянулся, но никого не увидел. Однако ощущение постороннего присутствия не исчезало.
Не иначе, в квартире поселился домовой, подумал Иван с усмешкой, принимая уже как свершившийся факт начальную стадию своего сумасшествия. Пульт от телевизора, который Диана вчера оставила в кресле, по-прежнему там и лежал. Альбом с фотографиями по-прежнему лежал на стеклянном столике рядом с креслом, раскрытый примерно на середине.
Иван решил убрать его обратно в шкаф, чтобы не натыкаться каждый раз взглядом.
Хотел было уже захлопнуть не глядя. Но взгляд нечаянно скользнул по фотографиям. Выяснилось, что вчера он перепутал альбомы и вместо детских фотографий дал Диане совершенно другой альбом.
На развороте было четыре фотографии.
На каждой из них был Иван, а рядом с Иваном — Вера.
Он снова, как вчера, сполз по стене на пол и уселся на ковер, продолжая держать альбом в руках.
Вера.
Теперь он понял, что ощущение постороннего присутствия в комнате не было простой галлюцинацией.
На одной фотографии они просто стоят, взявшись за руки, на заднем плане — какая-то стройка. Вера в белой футболке и в голубых джинсовых шортах. Вера улыбается, а Иван смотрит куда-то в другую строну. Неудачная фотография. Иван не помнил ни этой стройки, ни джинсовых Вериных шорт, не помнил, кто и когда сделал этот снимок.
На другой фотографии они с Верой вдвоем чистят вареную картошку. В этот день у Веры был день рождения, и Иван помогал ей готовить салат оливье. Вера улыбается. Иван улыбается тоже. В тот день Вере исполнилось двадцать лет. Это было ровно девять лет назад. Девять лет без одного дня — завтра, отстранение подумал Иван, как раз исполнится девять.
На третьей фотографии Иван держит Веру на руках. Вера в короткой юбке, прозрачных черных колготках, волосы рассыпались по плечам.
Последний снимок он помнил особенно хорошо. В самой фотографии не было ничего особенного — он просто обнимает Веру, вполне целомудренно, а Вера обнимает его. Иван просто очень хорошо помнил, что фотографировал их в тот день Юрка и что после того, как мелькнула вспышка, Вера прижалась к Ивану еще теснее и прошептала ему на ухо: «Я тебя никому не отдам».
«Я тебя никому не отдам». Он и сейчас, много лет спустя, отчетливо слышал ее шепот. Но только теперь, много лет спустя, смог различить в нем угрожающие нотки.
Он захлопнул альбом — страницы с громким шлепком ударились друг о друга. В комнате было тихо, но шепот Веры никуда не исчез.
«Я тебя никому не отдам», — шептала Вера. Иван подумал: оказывается, сойти с ума совсем не страшно. И еще подумал о том, что нужно было бы еще давно выбросить эти фотографии, сжечь их, как сжег он Ванькины бумаги, но почему-то тогда это просто не пришло ему в голову. Он наткнулся на альбом совсем недавно, несколько месяцев назад, и с деланым равнодушием убрал его обратно в шкаф, не стал листать страницы своих горьких воспоминаний. Хотя тогда ему этого очень хотелось.
