– Да-да, знаю, – почти раздраженно перебила Инга. – Я не наследница миллионов Билла Гейтса, не олигарх, не политик и не вор в законе… Я обыкновенное горшочное растение. Комнатный цветок, которых полным-полно в каждом доме. Одноклеточная амеба, простейший организм… Кому я могла понадобиться?
– Вот именно. Хотя про комнатный цветок и про амебу это ты зря. Не такая уж ты простейшая и одноклеточная. Но, с другой стороны, у девушки, которая в прошлом была школьной учительницей, а в настоящем – всего лишь женой собственного мужа, согласись, не слишком много шансов для того, чтобы стать объектом пристального внимания каких-нибудь спецслужб.
– Не слишком много, – согласилась Инга. – Можно сказать, их практически нет, этих шансов. Если, конечно… Послушай, а ты мне все рассказала?
– В смысле?
– Может быть, я только казалась… комнатным растением? А на самом деле…
– Нет, Волошина. Я тебе рассказала абсолютно все. По крайней мере, все, что про тебя знаю. А чего не знаю, не обессудь, не смогу рассказать при всем желании.
– Хорошо, – Инга не стала настаивать, понимая, что сейчас Марина с ней полностью откровенна. – Ты мне тогда вот еще что скажи. Что-то такое, чего ты не знаешь, могло быть у меня в жизни? Я всегда с тобой всем делилась? Или не всегда и не всем?
Марина задумалась.
– Знаешь, если бы ты раньше у меня об этом спросила, я бы ответила, не сомневаясь. Ты со мной всем и всегда делилась. Ну, кроме, разве что интимных подробностей семейной жизни. Это единственная тема, которую мы никогда не обсуждали. А теперь…
– А что – теперь? Что изменилось?
– А теперь ты о чем-то молчишь, Инга. И рассказывать не хочешь. Я права?
– Права, – после секундного колебания ответила Инга. – Но это потому, что я сама пока еще не могу разобраться в том… В том, о чем молчу.
– Так ты не молчи. Может быть, вместе быстрее разберемся?
– Может быть, – неуверенно согласилась Инга. – Только я не могу все равно. Пока – не могу.
– Я и не настаиваю. Просто предложила…
Некоторое время в трубке был слышен только сухой треск телефонного эфира.
– Ладно, мой хороший, – Марина наконец нарушила молчание. – Ты извини, что я тебе сразу не сказала. Честно говоря, я и сейчас не совсем уверена, что надо было говорить. Но если ты считаешь, что так будет лучше…
– Конечно, лучше. Не сомневайся даже. Спасибо тебе.
– Спасибо говорят обычно за приятные новости, – усмехнулась Марина. – Ты мне вот что скажи. Петрову говорить будешь про наш разговор?
– Не знаю… Я еще об этом не думала. Он вообще-то не знает, что мы с тобой… общаемся.
– А ты подумай. И если он не знает – может, ему и дальше не знать? Он ведь меня голыми руками задушит за то, что я тебя заставила переживать и волноваться. Он меня сто раз предупреждал, что ты пока никого видеть не можешь и не хочешь, что ты не готова. Так что попрошу об одолжении – на меня не ссылаться. Скажи ему, что ты сама вспомнила про этого… маньяка.
– Думаешь, ему все-таки нужно рассказать?
– Рассказать нужно однозначно. Какой бы твой Петров ни был злой и противный, но все-таки он – твоя единственная защита. И если твой маньяк снова появится…
– Шутишь, Марина? Я ж из дома одна вообще не выхожу. Меня Петров на поводке выгуливает. Так что у маньяка нет никаких шансов.
– Вот и хорошо. И все равно расскажи про него Пашке.
– Расскажу, – пообещала Инга.
Хотя уже решила, что рассказывать не станет.
Просто потому, что знала наперед, какой будет реакция мужа. Он, конечно, примет ее рассказ к сведению. Наверняка опять перестанет ходить на работу, чтобы снова постоянно быть рядом. В крайнем случае, если не ходить на работу не получится – наймет целую бригаду телохранителей и рассадит их по углам в каждой комнате, это уж точно. Но при этом будет постоянно твердить, что Инга все придумала. А если она скажет, что про маньяка ей рассказала Марина, он ответит, что Марина тоже все придумала. Что нет, не было и не могло быть никакого маньяка. Что ей нужно успокоиться, перестать нервничать, подумать о свое здоровье…
Нет, только не это. Эти разговоры она не вынесет. Бригаду телохранителей с карабинами за поясом, с винтовками через плечо, путь хоть с пулеметами она вынести сможет. Даже танк в квартире. А вот беседы о душевном спокойствии – боже упаси…
После телефонного разговора Инга долго сидела молча, прислушивалась к себе, пытаясь как-то проанализировать свои внутренние ощущения. Как ни странно, она вообще не испытывала страха. Отчасти из-за того, что чувствовала себя под защитой. Конечно, Павел не допустит, чтобы ее жизнь снова оказалась в опасности. Про танк в квартире – это, конечно, глупости. Но Петров непременно все выяснит. И если окажется, что угроза действительно существует, он быстренько ее ликвидирует.
Но, с другой стороны, Ингу охватило непонятное и необъяснимое равнодушие. Возможно, виной тому была накопившаяся усталость. Внутренняя пустота с каждым днем все сильнее и сильнее притупляла вкус к жизни. Жизнь начинала казаться нарисованной, ненастоящей. При этом Инге никак не удавалось избавиться от ощущения, что эту жизнь рисует чья-то чужая, а не ее собственная, рука. Надежды на то, что ей удастся начать все сначала, практически не оставалось. Утраченное прошлое не давало настоящему ни малейшего шанса. Может быть, думала Инга, у этого странного лабиринта, по которому она блуждает вот уже почти месяц, вообще нет выхода? И даже если этот выход где-то все-таки есть – насколько высока вероятность его найти, если искать приходится с закрытыми глазами, вслепую?
Мысли путались, прийти к какому-то определенному выводу никак не получалось. У нее даже закружилась голова и появилось ощущение легкой клаустрофобии. Стены давили со всех сторон, воздух становился тяжелым и вязким. Поднявшись с дивана, она быстро подошла к окну, распахнула его. От холодного зимнего ветра и барабанной дроби падающих с крыши и разбивающихся о подоконник капель воды потемнело в глазах. Казалось, еще секунда – и она потеряет сознание.
До возвращения с работы Павла оставалось еще очень много времени. Почти весь день. Если она сейчас позвонит ему и скажет, что решила пройтись, подышать воздухом, он наверняка запретит ей. Не в категоричной форме, конечно. Просто приведет кучу аргументов в пользу того, что ей лучше остаться дома. Или скажет, что сам приедет через полчаса с работы и они выйдут погулять вместе. И приедет, наверняка. И снова станет ее выгуливать…
Мысли в голове гуляли не слишком приятные. Подленькие мыслишки в неблагодарной пустой голове… Нет, не хочется ей сейчас видеть Петрова. И совсем не потому, что Петров плохой. Он хороший, он любит ее. Любит по-настоящему. Поэтому и трясется над ней, как будто она хрустальная. Все это понятно. Только ей сейчас никого видеть не хочется. Вообще – никого. И сидеть на месте в компании надоевшего альбома с семейными снимками тоже не хочется. Не хочется, да и не можется. Голова кружится по-прежнему, дышать трудно. Если она через минуту из квартиры не выйдет – умрет, наверное.
