«Не зря говорят, совместный труд людей сближает», — пыталась она иронизировать, провожая его. Но почему-то не получалось. «Уйдет — и не увижу больше никогда…»
— Кстати, Максим, я ведь серьезно. Про гитару. Может быть, если ты все равно хотел кого-нибудь научить на ней играть… Так может быть, меня научишь…
Слова вышли какими-то жалкими. Алина подумала, что почти за двадцать прожитых лет так и не научилась общаться с мужчинами — так, как должна общаться женщина. Не научилась кокетничать, намекать, говорить «нет» словами и «да» глазами, не научилась делать массу прочей ерунды, которая, наверное, ей сейчас необходима. Умела бы — не вела бы себя как школьница. Не чувствовала бы, что она кому-то навязывается…
Он обрадовался. Это было заметно, и она подумала вдруг, что и он тоже — не научился. Всему тому, чего не умеет делать она, он тоже не научился. И от этого показался ей еще ближе.
— Если ты хочешь, я буду только рад.
— Хочу. Придешь… Придешь завтра?
— Приду обязательно.
— Я после занятий часа в три уже дома буду.
— Приду.
— Буду ждать. И спасибо тебе большое.
— За что? — искренне удивился он.
— За помощь. Или забыл уже?
— Такое не забывается, — улыбнулся он, бросив короткий взгляд на свое отражение в зеркале. Мокрые пятна на одежде стали чуть-чуть бледнее, только и всего. — Если бы знал, чем мне здесь придется заниматься, не стал бы наряжаться, как павлин. Висел себе костюм три года в шкафу и висел бы дальше. Там на полке таблетки от моли лежат. Ничего бы с ним не случилось.
— Так это, значит, не повседневная твоя форма? — улыбнулась Алина.
— Нет, что ты. Я вообще-то всегда в джинсах хожу. А это так, маскарадный костюм. Ну, чтобы выглядеть более… — Он замялся, не сумев подобрать нужного слова. — Кстати, получилось у меня?
— Получилось бы, наверное. Если бы ты не кинулся так решительно бороться с моим домашним потопом. Знаешь, такое поведение как-то не вписывается в рамки образа респектабельного мужчины.
— Да уж, — улыбнулся он.
С улицы донесся нетерпеливый сигнал автомобиля.
— Да иду уже, — отмахнулся он раздраженно от невидимого приятеля, но все же продолжал стоять на месте, улыбаться и смотреть на нее.
И она тоже не двигалась.
— А зачем тебе вообще этот солидный вид понадобился, ты ведь уроки игры на гитаре пришел давать, а не на какую-нибудь бизнес-конференцию?
— Не знаю. Я, честно говоря, волновался немного. Думал, так буду себя увереннее чувствовать. Оказалось — наоборот. В джинсах и в куртке было бы проще.
— Еще бы. И все-таки тебе очень идет, знаешь…
Он, видимо, почувствовал неуверенность и сомнение в ее голосе.
— Все понятно. Обещаю, завтра оденусь попроще.
— Значит, придешь?
— Приду, конечно. Если ты хочешь… Послушай, а ты вообще одна живешь? Без родителей?
— Без родителей. Они у меня в Москве живут. Два года назад отцу там предложили должность, и они с мамой уехали. А я осталась…
Снова послышался нетерпеливый гудок, на этот раз намного более долгий, почти непрерывный.
— Ну, я пойду.
— Да, конечно.
Он наконец взялся за ручку двери.
— Буду ждать, — тихо сказала она ему на прощание.
Дверь захлопнулась. Алина ушла на кухню, вскипятила чайник, залила кипятком тонкие, скрученные в незамысловатые спиральки тугие листы черного чая. Потом долго стояла и смотрела в окно на темное небо, усыпанное тихими звездами, на луну, окруженную светлой дымкой. Было такое чувство, как будто она видит все это впервые после детства. Как будто в последний раз она вот так смотрела на небо, когда ей было лет восемь. А с тех пор она просто перестала замечать его, как не замечает потолок в комнате. И вот теперь вдруг вспомнила — про небо, про звезды. И смотрела долго, не в силах оторвать взгляд. «Интересно, придет? Придет, наверное… Или — не придет? А если?..»
Он пришел, как и обещал. На следующий день. В джинсах и в куртке.
Она открыла дверь и застыла на пороге, подумав сразу: влюбилась. А как же иначе можно было объяснить причину этой радости, разрывающей грудь, ликования, заставляющего так бешено стучать сердце? Она как будто ощутила невидимый шприц, из которого так и струится упругий поток адреналина — прямо в сердце. Алина была рада, безумно счастлива от того, что он пришел.
— Я рада. Очень рада, что ты пришел.
— Правда?
Он еще сомневался! Алина с трудом пыталась скрыть свое волнение, старалась разговаривать спокойным и ровным голосом, но у нее почти ничего не получалось.
Он прошел в комнату, достал из черного чехла шестиструнную гитару, аккуратно опустил на диван.
— Вот. Мой инструмент.
— Сыграешь что-нибудь?
— Сыграю, если хочешь, — согласился он безропотно и по-прежнему немного смущенно.
— Хочу, конечно. Да что ты стоишь, садись. Чай будешь? Кофе, может быть?
— Чай, — ответил он коротко. И добавил: — Ты сегодня другая.
— Ты тоже.
Она ушла на кухню, по дороге бросив придирчивый взгляд в зеркало, висящее в прихожей на стене. На этот раз отражение показалось ей более или менее сносным. «Не то, что вчера», — вспоминала она, доставая чашки из шкафа.
Услышав доносящийся из комнаты перебор гитарных струн, замерла на мгновение. Прислушалась…
Вначале аккорды были несвязными, потом постепенно стали выстраиваться в ритмическую цепочку. Ей всегда нравилось звучание гитары, оно будило в душе какую-то смутную и приятную тревогу, волнующее и трепетное ощущение тихой печали, смешанной с радостью. Потом услышала его голос. Замерла с чашками в руках, боясь потревожить.
Сияла ночь, луной был полон сад, лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней…
Голос показался ей необыкновенным. Она даже не поверила сначала — неужели такое возможно, чтобы вот этот неуклюжий и вечно смущающийся от собственной неловкости парень имел такой сказочный голос. Мотив песни был незнакомым, а вот слова она как будто припоминала:
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой…
— Максим, — окликнула она его уже потом, когда звуки гитары смолкли и в наступившей тишине, казалось, отчетливо слышно, как бьется ее трепещущее сердце.
Он поднял голову и посмотрел на нее молча, без привычной смущенной улыбки.
— Ты потрясающе… Просто потрясающе в самом деле…
