– О той, которая… – едва не теряя сознание, проговорила Светлана, – которая была…
– Была! Была да сплыла! Вместе с миллионом долларов… – Он махнул рукой, выругался в сердцах и снова закурил сигарету. Пристально и зло посмотрел на Светлану и скомандовал: – Проваливай. Слышишь – проваливай отсюда!
– Но как же… – проговорила она умоляюще и не смогла закончить фразу.
Она хотела спросить – как же наша любовь? Как же мы будем жить дальше, поодиночке, без этой любви?
Хотела – но не смогла почему-то. Как будто что-то треснуло, сломалось внутри ее. Как будто сама душа ее, сжавшись в комок, вылетела наружу легким и крошечным облаком и поднялась в небо, оставив внутри одну лишь пустоту…
– Прости меня, – сказала она не глядя, поднимаясь с табуретки. – Прости за все. Я правда не хотела… Так получилось.
В ответ он промолчал.
Не помня себя от боли и ужаса, не замечая ничего вокруг, Светлана вышла из квартиры, так и не услышав слов прощания. Шатающейся походкой она добралась до проезжей части, взметнула вверх руку, пытаясь остановить такси.
Машина остановилась уже через минуту. Открыв дверь, она упала на сиденье рядом с водителем.
– Куда едем? – слегка удивленно поинтересовался средних лет мужчина с проседью в висках.
Светлана не знала, что ответить.
Она не слишком понимала суть вопроса.
Она просто отвернулась к окну и вдруг зарыдала в голос, больше уже не в силах сдерживать свои чувства.
…а хуже всего было думать о Пашке.
О Пашке думать вообще было нельзя. Когда Алька думала о Пашке, она чувствовала, как внутри у нее начинает что-то рваться по швам. Как будто сама она от горя и страха начинала медленно распадаться на кусочки. И невозможно было усидеть на месте – она вскакивала с раскладушки, в сотый раз слушая ненавистный скрип железных креплений, бросалась к окну, мчалась к двери, начинала проверять замок, хотя знала прекрасно, что дверь заперта, а окно пятого этажа – это путь к смерти, а не к спасению.
Умирать же Алька, несмотря на все свалившиеся на нее беды, пока не собиралась.
В огромной пустой комнате, длину и ширину которой она сотни раз уже измерила своими шагами, кроме раскладушки, вообще ничего не было. Только голые стены, покрытые мазками штукатурки, выкрашенный белой краской потолок над головой и окно с радостным, словно в насмешку, ярко-голубым небом.
«Что ему от меня нужно? – в который раз спрашивала она себя, вглядываясь в это молчаливое небо. – Что он собирается со мной сделать? Неужели и правда хочет убить?»
В то, что этот жестокий и странный человек собирается ее убить, Альке почему-то не верилось. Может быть, просто не хотелось верить, срабатывал инстинкт самосохранения, не давая впадать в отчаяние. Но главная причина была не в этом.
В чем – Алька и сама не понимала.
Просто он почему-то не производил на нее впечатления человека, способного убить.
Он вообще произвел на нее какое-то странное впечатление. Очень странное и загадочное.
В первые минуты, когда Алька вдруг осознала, что та случайная встреча у ворот парка оказалась роковой, той самой единственно возможной встречей, которой ей всеми силами следовало избегать, она жутко испугалась. В самом деле испугалась за свою жизнь и за жизнь маленькой Юльки, которую не смогла уберечь от деспота отца. И когда он ударил ее, когда она, не удержавшись, упала в лужу, этот страх ослепил ее, лишил разума, и она бросилась на своего обидчика с кулаками, вместо того чтобы, поднявшись, бежать со всех ног, кричать и звать на помощь, используя свой последний шанс спастись.
В эти первые секунды она просто не почувствовала своего страха. В состоянии шока она не успела сразу сообразить, что нужно делать. А потом, когда он, больно вывихнув руку, тянул ее к машине, было уже поздно. Забившись в угол на заднем сиденье его огромного джипа с тонированными стеклами, Алька думала, что проживает последние минуты своей жизни. Некоторое время, оглушенная болью, страданием и страхом, она ничего не слышала. А потом, когда звуки окружающего мира постепенно стали проникать в сознание…
Именно тогда ее страх внезапно отступил перед каким-то новым чувством, которому сложно было дать название.
Все дело было в том, как он разговаривал с ребенком.
Этот человек, про дикую жестокость которого она знала уже по рассказам Светланы и которую успела познать на себе, внезапно изменился до неузнаваемости. Она не видела его лица, но слышала его голос, и в этом голосе было столько нежности, столько счастья, столько боли и радости, что Алька опешила.
«Я нашел тебя. Я тебя нашел, представляешь? Теперь все хорошо будет, не плачь! Не плачь, пожалуйста, моя принцесса… Все уже позади, я нашел тебя!» – всю дорогу только и твердил он, совершенно забыв об Алькином присутствии у себя в машине. Забыв, кажется, обо всем на свете…
Сидя сзади, она видела перед собой его широкую, немного сутулую, спину и знала, что это спина человека, который может убить ее, или избить до полусмерти, или изуродовать до неузнаваемости. Но голос… Этот голос, эти слова и эти интонации никак не могли принадлежать тому, которого она так боялась!
«Он любит ее, – подумала в тот момент сбитая с толку Алька. – Он любит ее так сильно, так… отчаянно!»
Взрослый, большой и сильный мужчина в проявлениях своей любви оказался очень похож на беззащитного перед жизнью ребенка.
Поняв это, Алька совершенно растерялась. Эта жестокость и эта беззащитность никак друг с другом не сочетались, исключали друг друга, они просто не могли вот так запросто существовать в одном человеке!
Вывихнутая рука начинала ныть, от удара после падения на голове вздулась шишка, мокрые волосы противно щекотали шею, ладони были грязными, а в душе боролись странные ощущения…
Уже в его квартире, из-за двери закрытой комнаты фиксируя происходящие за стеной события, различая в его голосе все те же интонации бесшабашной и отчаянной радости, любви и боли, Алька вдруг почувствовала себя перед ним виноватой!
Это было странно, непостижимо и дико, но это было так!
Она внезапно поняла, что у этого человека – который издевался над ее приятельницей, превратив своими побоями жизнь Светланы в ад, который только что ударил ее, а потом больно скрутил руки, который похитил ее, привез домой, сделал своей пленницей и, возможно, очень скоро убьет ее или изнасилует, – у этого человека ей хочется попросить прощения!
За что – она и сама не могла понять.
Синдром заложников, подумала в тот момент Алька.
Кажется, именно так это называется – когда человек, целиком и полностью находящийся во власти другого человека, своей волей определяющего возможность для него жизни или смерти, начинает вдруг преклоняться перед своим мучителем, почти любить его… А ведь она и есть заложница и испытывает сейчас этот самый синдром. Другого объяснения своим чувствам Алька придумать не могла, как ни пыталась…
