Или – первой?..
Тихон к концу действа, видно, посадил голос, потому что в ответ на гневные обвинения подружек-манекенщиц только мычал что-то невразумительное и нечленораздельное.
Устал, решила Алька.
Устанешь тут, столько времени орать!
Громкий хлопок двери прозвучал финальным аккордом.
На бис никто из участников, к счастью, не вышел.
Тишина словно обрушилась с потолка, как снег с крыши. В первую секунду от этой тишины у Альки даже заложило уши.
Некоторое время она еще постояла у окна, почти наслаждаясь этой внезапно наступившей тишиной. Потом, почувствовав усталость, присела на раскладушку, которая знакомо и дружелюбно скрипнула.
Она все сидела и ждала, когда что-нибудь произойдет.
Например, откроется дверь комнаты и Тихон охрипшим от крика голосом сообщит, что отпускает ее на все четыре стороны. Или объяснит, что она будет оставаться его пленницей до конца жизни и рассчитывать на освобождение нет никакого смысла. Предложит ей поужинать или пожелает сдохнуть с голоду. Поблагодарит за уборку в квартире или пригрозит отрубить ей руки, если она еще раз прикоснется к его вещам…
Хоть что-нибудь ведь должно было произойти!
Но время шло, и ничего не происходило.
Вообще ничего!..
Набравшись смелости, Алька поднялась с раскладушки, неслышными шагами подкралась к двери, тихонько отворила ее и выглянула наружу.
В гостиной горел свет и был едва слышен приглушенный звук работающего телевизора.
Похититель, кажется, совсем забыл про свою пленницу…
«Идиот, – мысленно выругалась Алька. – Правильно сказала его бывшая жена – всем идиотам идиот!»
Злость придала ей храбрости. Без лишних церемоний она вошла в гостиную и громко откашлялась, заявив о себе.
Тихон сидел в кресле спиной к двери. Обернувшись на звук, он замер, удивленно уставившись на Альку, словно увидел перед собой летающую тарелку. И в самом деле, видно, забыл о ее присутствии…
– Это я, – сообщила она на всякий случай.
– Вижу. – Он кивнул, жестом приглашая ее сесть.
Алька приглашение проигнорировала – так и осталась стоять в дверях. Ну и что, что ему так неудобно с ней разговаривать? Ей-то какое дело до его удобств? Пусть выворачивает себе шею! Сам кашу заварил, сам пускай и расхлебывает!
– Спасибо, мне и здесь неплохо.
– Да не бойся. Я не кусаюсь.
– Не кусаешься. Только дерешься и руки выворачиваешь! – змеиным шепотом напомнила Алька.
– Иногда, – согласился Тихон. – Если меня очень сильно разозлить. Учти на будущее.
– На какое еще будущее? Вы вообще… Ты вообще меня долго еще здесь держать собираешься?
– Я вообще… не собираюсь тебя здесь держать.
– Тогда открой дверь и выпусти меня отсюда!
– Выпустить, говоришь… – Тихон задумчиво оглядел ее с головы до ног. – Но ведь ты мне так до сих пор ничего и не сказала.
– Да что я должна сказать? Что?!
– Ладно, не прикидывайся. Он тебе кто – муж? Любовник? Или просто так… подельник?
– Какой еще подельник?!
– А тот самый. Тот, который позвонил мне и сообщил про выкуп.
– Про какой… выкуп? – Сердце у Альки упало. Она вдруг поняла, что Тихон сейчас говорит правду. В его уставших глазах она прочитала боль – ту самую, которую уже слышала в его голосе в тот первый день, скрючившись на заднем сиденье его машины. Эту боль невозможно было придумать или сыграть. Она была слишком настоящей.
– Ну, что молчишь? Неужели нечего сказать?
– Я не знаю… – проговорила она не своим голосом. – Я не понимаю, о чем вы…
– Мы на ты перешли, кажется? – спросил он сухо.
– Я не понимаю, о чем ты… говоришь.
Он помолчал несколько секунд, пристально глядя ей в глаза. Тяжелым и неясным, замутившимся взглядом.
– А ты складно врешь. Очень складно. Глаза такие честные, что поверить так и хочется… В детстве в драмкружке занималась, да?
– А я не вру. И в драмкружке не занималась. Я правда ни о каком выкупе не знаю.
– А о чем знаешь?
– Ни о чем. Я уже сказала…
– Тогда откуда у тебя взялся мой ребенок? – спросил он хрипло и чуть громче, чем, видимо, сам от себя ожидал. – Надеюсь, ты этого-то отрицать не будешь?
– Не буду. Ваш… твой ребенок… Меня попросила побыть с Юлькой… твоя жена.
Тихон шумно выдохнул и спросил сочувственно:
– Ты правда дура? Или притворяешься?
– Да не притворяюсь я! Я говорю то, что было! Она сперва позвонила мне, рассказала…
Алька запнулась. Она чувствовала, что что-то не так, и уже догадывалась, в чем кроется подвох. И до сих пор боялась вслух произнести то, о чем думала почти весь день.
Боялась – но, преодолев свой страх, все-таки спросила:
– У тебя ведь есть жена?
– Бывшая, – кивнул Тихон. – Сегодня ты имела честь с ней познакомиться.
– Нет, не эта… Другая!
– Другая?! Это какая такая другая? Я что, так похож на турецкого султана? – Тихон криво усмехнулся. – Нет у меня никакой другой жены. И не было. И… не будет. Мне и одной вот так хватило.
Последние свои слова он сопроводил красноречивым жестом, полоснув ребром ладони вдоль горла.
– Но… – начала было Алька и замолчала, почувствовав, что слова застряли у нее в горле.
Видимо, что-то такое отразилось у нее на лице, потому что в ту же секунду Тихон резко встал, подошел, требовательно взял ее за руку и потянул за собой. Алька не сопротивлялась – покорно сделала несколько шагов и дала усадить себя на диван. Тихон уселся рядом, крепко взял ее за плечи, развернул к себе и пристально посмотрел в глаза.
В его темных, почти черных, глазах Алька увидела свое крошечное отражение. Его руки сжимали ее плечи крепко и в то же время бережно. Так крепко и бережно, что ей опять захотелось плакать.
– Не реви, – тут же приказал он, обо всем догадавшись. – Реветь потом будешь. Сперва расскажи. Расскажи мне все, как было.
И Алька, вздохнув, начала рассказывать.
Слова почему-то подбирались с трудом – от волнения она позабывала половину слов, путалась в них и все время пыталась не реветь, как велел ей Тихон. Получалось с трудом.
– Светлана, говоришь? – задумчиво произнес он и отпустил ее плечи.
Сразу стало холодно в тех местах, где только что были его руки.
Несколько минут она молча сидела на диване, а Тихон ходил по комнате вперед и назад, совершенно позабыв о ее присутствии.
