Два раза обернувшись, Лидия вышла из кабинета. Но Зоя стояла, не шелохнувшись.
– С ума сойти. Болит?
Убрав руки с живота, Елена поправила пиджак, но полы его не сходились, сколько она ни тянула ткань.
– Нет, кажется. Может, маме в Клин позвонить?
Почувствовав себя более уверенно, Зоя оперлась обеими руками на стол начальницы и наклонилась к Елене.
– Мне кажется, не стоит. Представляете реакцию родителей? Будете паниковать втроем с одинаковым результатом.
– А что делать-то?
– Советую в больницу, – очень серьезно посоветовала секретарша. – И рядом должен быть свой человек. Я поеду с вами.
Решительность и уверенность Зои в своих действиях подействовали на Елену.
– Да, придется в больницу. – Посмотрев на живот, который медленно и безболезненно увеличивался, она перевела взгляд на Зою. – А чем прикрыть?
Она примерила к животу папку, затем портфель. Ни то ни другое живот не заслоняло.
– Есть идея. – Зоя выпрямилась. – Секундик, Елена Николавна, я сейчас.
Она быстрым шагом вышла из кабинета, не закрыв за собой дверь. До Елены доносился стук дверец шкафов, тихое бормотание Зои: «Да где же ты, куда пропал?» Вернулась Зоя в кабинет улыбающаяся, с бежевым мужским плащом в руках и своей сумочкой.
– Директорский, безразмерный. С осени в шкафу висит. Володя, то есть Владимир Самуэльевич, похудел и купил себе новый, а этот на всякий случай оставил. – Зоя накинула на плечи Елены плащ. – Вот он и настал, тот «всякий бякий случай». Надевайте и едем.
– А Володя? Его предупредить надо, Лиду.
– Позже. – Зоя достала из своей сумочки зеркальце, поправила помаду. – Наврем по телефону о важных переговорах. Я еду с вами для солидности. Едем?
– Едем… – Елена надела плащ, прихватила портфель, встала. – А может, сразу в дурдом?
Веселый молодой врач ходил вокруг каталки с пузатой Еленой.
– Дурдом, честное слово. Вчера, говорите, не было?
Елена посмотрела на узоры разбитого кафеля на стенах приемного отделения. Ей надоели дурацкие вопросы и свои не менее дурацкие ответы.
Сначала их слушали невнимательно, привычно записывая результаты давления, температуры, внешнего осмотра. Но когда Елена и Зоя заявили о том, что живота вчера не было, Лену стали осматривать с особым пристрастием. Вызвали для консультации психиатра, он обещал подойти часа через два.
Елену и Зою отвели в отдельный бокс и передали карту гинекологу.
Врач выслушал Елену, не перебивая и не удивляясь. В карту он записал код диагноза «родовая горячка», поставил знак вопроса и при дальнейшем обследовании смотрел большей частью не на пациентку, а на Зою в короткой оранжевой юбке, закинувшую ногу на ногу.
Елена, привыкшая к повышенному вниманию к своей персоне, пощелкала пальцами перед глазами врача.
– Эй, доктор, я здесь, а там моя секретарша. Так что у меня?
– Ребенок, дамочка, у вас шевелится. Может, вы забыли что? Не мог же плод за два дня сформироваться! – И он опять обернулся на Зою.
Зоя развела руками, показывая искреннее недоумение, качнула ножкой.
– В пятницу и субботу живота не было, за этот факт отвечаю. В воскресенье Елену Николаевну не видела, а сегодня утром он уже немножко был. К обеду вырос больше.
– Угу, угу, – соглашался врач. – Часто болеете?
Выдохнув воздух, Елена вслух досчитала до десяти.
– Я, доктор, вообще не болею. Во всяком случае, последние лет пять или семь.
– Угу, угу, – делал понимающее лицо доктор. – А в психоневрологическом диспансере с какого года наблюдаетесь?
– Ни с какого, – начала заводиться Елена. – Я нормальная, это ситуация ненормальная.
– Но прошу заметить, – доктор откровенно залюбовался Зоей, сожалея о ее легком помешательстве. Он достал стетоскоп и, сделав особо серьезное лицо, еще раз прослушал живот. – Сердцебиение у плода ровное. Ваше, Елена Николаевна, тоже в норме.
– Вот спасибочки вам, доктор, утешили. Срок какой у этого? – Елена показала пальцем на живот.
– Срок поджимает. Вполне можно госпитализировать. – Заглянув в карту, он пробурчал: «Ага, психиатра назначили, отлично». Он преувеличенно ласково, как безнадежному больному, улыбнулся Елене: – Вы меня здесь подождите немного… я это… проконсультируюсь.
Как-то бочком-бочком врач вытиснулся из бокса приемного отделения, и стали слышны его быстрые шаги, спешащие за консультацией совсем не в гинекологическое отделение.
Поерзав на каталке, Елена поморщилась.
– Зоя, я в туалет хочу.
– По-маленькому? – с надеждой спросила Зоя.
– Нет, совсем по-другому.
Зоя встала с банкетки, уронив на пол директорский плащ. Взяв руку Елены, она гладила ее и говорила тем же «врачебным» голосом, каким общался с нею молодой и поначалу веселый доктор.
– Нельзя, Елена. И по себе знаю, и по рассказам многих, как раз перед родами «приспичивает». Но это ложный симптом. На самом деле пора рожать.
– Зоя, ну хоть ты-то должна мне верить. Какие роды? У меня за последние полгода был один мужчина, и то в эту субботу и понарошку. Не могла я забеременеть, не могла.
Перестав гладить руку, Зоя стала гладить Лену по голове.
– Но доктор тоже не последний дурак. Если у вас внутри, в животе, бьется сердце, значит, там кто-то растет.
– Какой ужас. Зоя, я очень хочу в туалет. Помоги встать, пожалуйста.
Неуклюже спустившись с каталки, Елена схватилась за живот. Она направилась к туалету без двери, как и положено в приемном отделении, но остановилась.
Подбирая с пола директорский плащ, Зоя сильно нагнулась, и из-под короткой оранжевой юбки особенно контрастно стали видны черные трусики в белый горошек с кружавчиками.
Кряхтя от непривычно большого и тяжелого живота, Елена зашла в туалетный отсек и устроилась на унитазе и оттуда «нейтральным» голосом спросила:
– Сколько стоят твои классные трусишки?
Отмахнувшись от каприза, не имеющего отношения к происходящему священнодейству, от внезапно беременной женщины Зоя подошла ближе.
– Ничего не платила, подарок. Ну, как там?
Елена прислушалась к себе, Зоя прислушалась к Елене. Обе сосредоточенно слушали больничные шумы, журчание воды в туалете.
Уже четыре часа подряд Елена была сосредоточена на функциональных особенностях своего тела. Подобная ситуация была ей непривычна. Обычно ее организм работал без сбоев. Неожиданно внизу живота возникла тянущая, пугающая боль.
Лицо Елены скривилось, взгляд стал беззащитным. Зоя, не забывшая ощущения пятилетней давности, когда она сама несколько часов рожала Димочку, начала сочувствовать Елене в десять раз больше.
