— Людмила Викентьевна, — закачал головой доктор. — Как не стыдно! И не думайте даже, и не пытайтесь: от вас не возьму. Не по-соседски это, а значит, не по-людски!
— Чем же мне отблагодарить вас? — растерянно пробормотала Люся, пытаясь сунуть в карман конверт и успешно проделав это только с третьего раза.
— Поделитесь вашей роскошной чайной розой! Давно хотел, но все не решался попросить отросток, — завистливо поглядел эскулап в сторону цветника.
— Вы любите цветы? — Люся не сдержала удивления. — Странное хобби для мужчины.
— Обожаю! — признался гость. — Они помогают переключаться после работы. В саду я вспоминаю, что жизнь — это не только больные, кровь, травмы, операции. Разборки с родственниками и коллегами. Но и что-то другое, порой приятное. Розы, например. Или симпатичные женщины.
И он застенчиво взглянул на Лину и улыбнулся.
Пока доктор выписывал рецепты, подруги вышли в сад. Люся все еще волновалась и нервно хихикала, иногда срываясь на истерику. Наконец отхлебнула еще немножко валерьянки из заветной бутылки, взяла себя в руки и лишь тогда смогла связно рассказать Лине о том, что случилось, пока она спала.
С утра Гарик надумал, как обычно, что-то мастерить возле сарая. После завтрака вышел на полянку, взялся за электропилу… Что случилось дальше, Гарик не помнил. Лина раньше думала, что амнезия бывает только в телесериалах, а тут — нате, живой пример. Люся, волнуясь, рассказала, что этот «живой пример» вдруг ни с того ни с сего упал со страшным криком в траву. Она в это время возилась на клумбе с цветами и не сразу поняла, что произошло. Да и Серафима убежала в дом, у нее, как назло, в это время зазвонил мобильник. В общем, рядом с Гариком никого не было. А когда Люся оглянулась — оторопела. Брат лежал без движения на земле, еле шевеля бескровными губами.
— Не тро… гай… пи… лу! — Она не сразу разобрала, что шептал Гарик, и наклонилась к нему. Поразила синеватая бледность брата. А когда Люся взяла его за руку и попыталась нащупать пульс, еле уловила слабое биение сердца.
Люся и без предупреждения Гарика не решилась бы прикоснуться к искрившему шнуру: она с детства была твердо убеждена, что техника — дело мужское, так же как борщи и уборка — дело исключительно женское. Подоспевший Василий быстро пришел на помощь: притащил резиновые перчатки и не без труда выдернул сильно оплавившийся штепсель из розетки.
Люся рассказывала о событиях раннего утра, все еще всхлипывая. Василий подошел к ним и застыл в растерянности, переминаясь с ноги на ногу.
— И шо же это делается? — Мужчина неловко развел руками. — Еще вчера вещь была исправна, а теперь — на тебе… Спалилась, як алкаш на винзаводе.
— Это, наконец, надоело, — вдруг жестко сказала Люся. Лина подумала, что подруга находится на грани нервного срыва, и вот теперь, похоже, началось. — Всему есть предел. — Губы Люси задрожали, нижняя губа задергалась. — Вы с Олесей давно живете в нашем доме, находитесь в курсе наших самых личных и семейных дел. Помогаете нам по хозяйству. Правда, как-то очень странно помогаете. Так стараетесь, что и до беды недалеко. То масло на ступеньки лестницы прольете, то пилу испортите… Василий, скажи честно. — Люся посмотрела на Василия своим особенным «фирменным» взглядом, под которым ее дети всегда признавались во всех настоящих и прошедших грехах. — Это что, классовая ненависть? Неужели вы с Олесей нас так сильно ненавидите? Хотелось бы услышать за что. Мы вас обижаем или унижаем? Помогать по хозяйству — это ваша работа. Неплохо, кстати, оплачиваемая…
— Да вы шо, Людмила Викентьевна, — оторопел Василий. Доброе круглое и слегка грубоватое лицо его внезапно стало багровым. — Как вам такое могло в голову прийти? Може, трошки на солнце перегрелись? Все-таки умная взрослая женщина, хозяйка большого дома, а ведете себя, как дитя… Даже не знаю, шо сказать. Голову свернул…
— Вы оба уволены. С понедельника, — жестко сказала Люся и, разволновавшись, зачем-то срезала самую лучшую розу. Немножко подержала в руке и, не зная, куда деть, вручила Лине. А Василию и подоспевшей Олесе объявила ледяным тоном: — Даю вам время до понедельника — собрать вещи и найти новое место. За неделю подыщу вам замену. А пока — сами справимся. Народу хватает, кое-кому из родственничков не помешает поработать: и в доме, и на свежем воздухе. А то, ишь ты, обленились, барами заделались…
— Э-эх, Людмила Викентьевна, а я вас человеком считал… Че-ло-ве-ком! А вы… Вон вы как… Вам, как и всем подмосковным буржуям, — лишь бы нас, простых людей, в грязь втоптать… — только и смог выговорить Василий. Он взглянул с укором на хозяйку, швырнул на траву резиновые перчатки, лопату и, резко развернувшись, зашагал к дому. Глядя на его усталую согнутую спину и опущенные плечи, Лина почувствовала внезапный укол совести.
— Зря ты так, Люся, — сказала она. — Зачем хороших людей обидела? Давай рассуждать спокойно. Я все-таки музыкант и привыкла играть по нотам. До — это до, а ля — это ля. Когда поют мимо нот, человеку с музыкальным слухом это режет ухо. Ну, не могли Василий и Олеся сознательно все подстроить. Для чего им это? Вы же хорошо им платили. Олеся и Василий регулярно отправляли детям в Приднестровье деньги. Условия их проживания здесь были такими, что многие москвичи позавидовали бы. На свежем воздухе, в сорока минутах езды от столицы, в отдельной пристройке.
В доме — все удобства. Они дорожили работой. Место у хороших хозяев в наше время найти не так-то просто. И вообще, чтобы решиться на такое — что за изощренный ум надо иметь? И какую больную психику! Опасные шутки. Особенно для гостей Московской области с временной регистрацией. Нет, чушь это все! Наверное, у тебя, Люсенька, просто сдали нервы.
В ответ Люся испепелила подругу таким взглядом, что Лина поняла: теперь она ни за что не уступит. Так птица, охраняя гнездо, отгоняет от него всех подряд — и опасных хищников, и безобидных зверюшек.
Люся махнула рукой, подняла лопату, надела перчатки, брошенные Василием, принялась ожесточенно выкапывать розу, обещанную доктору.
Вскоре и сам Петр Павлович вышел из дома. Он вручил Люсе рецепты, а она ему — маленький розовый куст с корневищем, аккуратно закутанным в газету.
— Люсь, а это что еще за добрый доктор Айболит? — спросила Лина как можно равнодушней, когда врач вышел за калитку. Не в первый раз его в деревне вижу.
— А, Петр Павлович! — Мрачное лицо подруги осветила слабая улыбка. — Это наш сосед! Хирург районной больницы. Кстати, добрейшей души человек. А какой профессионал! Познакомились, когда мы с Гариком пытались Дениску в больнице навестить. Помнишь, Дэн тогда сбежал, не долечившись? Ну вот, а Петр Павлович оказался его палатным врачом. Мы тогда в больницу с Гариком приехали. Я смотрю: был больной Тараканов — и нету. Ну, ты меня знаешь: за своих придушу кого угодно. Вот и принялась, как истеричка, скандалить. Ну а Петр как-то очень быстро нашел нужные слова. В общем, настоящий доктор, умеет успокоить. Оказалось — наш сосед, живет с матерью — вон в том зеленом домишке на пригорке. Работает, как зверь. Иногда сутками дома не бывает. То на скорой подрабатывает, то в больнице дежурит. Оставил, бедолага, квартиру бывшей жене, а сам изо всех сил пытается как-то обустроить материнскую хибару, чтобы жить с городскими удобствами. Но знаешь, какая у врачей зарплата и сколько нынче все стоит? Эх, надо было, чтобы он и тебе давление померил. Что-то мне твой вид сегодня не нравится. Между прочим, Петр Павлович тоже сказал, что ты какая-то бледная, измученная. — Люся пристально взглянула на Лину. Но та только отмахнулась.
