— Ой, Вась, прямо слюнки потекли. Ни фига себе натюрморт под девизом «Жизнь удалась»! Так и навернула бы все это! Только, извини, не сегодня, цигель-цигель, ай-люлю!..
— Значит, так нынче встречают старых друзей! Ну-ну. Не ожидал, Кузнечик! Слышать ничего не желаю! Если ты таким манером будешь всех мужиков отшивать, старой девой конкретно помрешь! Ну ладно, шучу… Короче, Кузнечик, возвращаемся обратно.
— Нет, Мурзик, сейчас не могу! — запротестовала Ленка.
Но Васька и слышать ничего не хотел. Легко, как пушинку, схватил субтильную подругу под мышку и потащил назад, в буфет.
Антон несся вниз по узкой лестнице, задевая локтями перила. А почему, куда — он и сам сейчас вряд ли смог бы толком объяснить. В репортере Смирнове вдруг проснулось шестое чувство, которое очень помогало ему прежде, когда он был музыкантом. Какой-то внутренний метроном выстукивал в голове бешеный темп: быстрее, еще быстрее!
На каждой площадке черной лестницы стояли люди, спокойно курили и мирно трепались. Кого-то он задел локтем, кого-то толкнул плечом. Вслед ему неслись то остроты и смех, то брань и угрозы. Но Антон стремительно несся вниз.
Когда он влетел в их ньюс-рум (так, по-американски стильно, начальство именовало их ничем не примечательную комнатушку), там было пусто. И куда все подевались? Обычно в комнате было не протолкнуться: репортеры, авторы, курьеры, мелкие начальники, которые не считали зазорным заглядывать к подчиненным в комнату. А сегодня выдался тот редкий случай, когда все куда-то пропали. Алла Матвеевна и та до сих пор пребывала в буфете. Когда не надо — торчит тут целыми днями, всех пытается обратить в вегетарианство, а тут, как назло, светской жизни возжелала… Однако что-то все-таки показалось ему странным. Черт! Компьютер! Когда они уходили в буфет, на рабочем столе компьютера Антона была папка с файлами из Ленкиной съемки. Нет! Не может быть! Папка исчезла, зато теперь весь экран занимала Красотка, на которой скакала Лиза. Кадр эффектный, однако с точки зрения журналистского расследования совершенно нулевой. «Ленкина камера!» — спохватился Антон. Он оглянулся и почувствовал противное посасывание в животе. Камеры нигде не было.
Антон выскочил в коридор. Никого! Даже охранник, обычно сонно отгадывавший кроссворды за столиком возле лифта, куда-то исчез.
— Слушай, друг, а где все? — спросил Антон пробегающего парнишку из отдела сенсаций.
— А ты что, забыл? Деньги же дают! — удивился тот. — Небось в курсе, что опять их на неделю задержали. И зарплату, и гонорар. Вот все табуном в бухгалтерию и рванули.
— Послушай, чел, ты, случайно, не заметил… ну, посторонних людей каких-нибудь на этаже. К нам в комнату за последние полчаса кто-нибудь заходил?
— Ну ты, вааще, даешь! Откуда я-то знаю, что я — сторожем здесь работаю? — удивился парень. — Хотя постой, кажется, минут двадцать назад одного снималу здесь видел… Ну да, Ваську. Того здоровенного парня, фоторепортера из «Скандальной газеты». Наверное, тоже про гонорар пронюхал и прискакал за бабками. А что?
— Да нет, ничего. У меня к нему один маленький вопросик имеется. Как ты думаешь, куда этот громила папарацци испарился?
— Да, наверное, в бухгалтерию или в буфет рванул. Он, Васька, пожрать-то любит! По нему видно. Ну да, точно, я засек, он в лифт садился. Эй, ты куда?
Последних слов Антон уже не слышал. Он мчался по длинному коридору к лифту с такой скоростью, словно от этого зависело его выступление на Олимпийских играх.
Ленка и Василий со стороны походили на мирно воркующую парочку. Или на рыжих брата с сестричкой, заскочивших в буфет — перекусить и обсудить семейные дела. Между тем разговор у них шел более чем серьезный.
— Я тебе, Кузнечик, один умный вещь скажу, только ты не обижайся, — процитировал Васька любимое «Мимино». — Не суй свой хорошенький носик куда не следует.
— В смысле? — удивилась Ленка. — Странный совет для папарацци. Совать нос везде, где можно и нельзя, — наш хлеб. И ты, Васька, знаешь это не хуже меня.
Она невольно потрогала свой симпатичный носик, усыпанный веснушками.
— До меня дошли слухи, что ты полезла в ипподромные дела, — вдруг сказал Васька каким-то чужим сиплым голосом. — Говорят, даже наступила на хвост черным букмекерам. Брось, Кузнечик, ничем хорошим для тебя это не кончится. Я это знаю точно.
— И откуда, я хотела бы знать, дошли до тебя эти слухи? И почему ты это говоришь? — спросила Ленка очень серьезно. — О моей съемке знали только я и эти бандиты. — Вдруг Ленка наморщила лоб и изменилась в лице. Ее желтые, рысьи глаза превратились в жесткие щелочки, а рыжие прядки встопорщились на затылке, как у взъерошенной кошки. — Ты что, продался им, Васька?
— Не хочу вести разговор в таком тоне, — холодно сказал Василий. — Тем более с женщиной.
Ленка взглянула на него очень пристально и вдруг увидела не Ваську, а совсем другого человека. Не того, которого она знала долгие годы и в котором была уверена, как в себе. В этом незнакомом мужчине не осталось ничего от уютного, добродушного Мурзика, который когда-то так забавлял и веселил Ленку в универе. Сейчас на девушку смотрели холодные, прозрачные глаза незнакомца — нагло, жестко и цинично.
— Не лги, Кузнечик, между старыми друзьями это не принято. О твоей съемке знал еще кое-кто, — процедил Василий, не отводя от Ленки взгляда. — Например, один парень из вашей редакции. Антон Смирнов. Теперь я припоминаю. Он был автором фотки — ну той, помнишь, обнаженной девицы-музыкантши. Ты еще в редакцию заезжала, следствие вела. И чего ты об этом халтурщике так пеклась, дорогая моя?
— Не твое дело, Васька. Кстати, он уж точно не мог рассказать тебе о съемке на ипподроме, — отрезала Ленка, — поскольку сам узнал обо всем каких-то полчаса назад.
— Ладно, дело твое. Я предупредил тебя, Кузнечик. Хотя, сама понимаешь, мог бы ничего не говорить, так было бы проще. И безопаснее. Серьезные люди не любят болтунов. Дальше — как знаешь. Выпутывайся сама. Кстати, ты допрыгалась, Кузнечик. Доболталась. Дораскапывалась. Вот, похоже, и он. Твой шустрый герой. Я хоть и незнаком с этим красавчиком, но чую: это точно он. Ален Делон не пьет одеколон. Повторяю, дело твое. Но помни, Ленка: смазливые мачо местного разлива бывают отменными гаденышами. Вот и твой жиголо легок на помине, — закончил Василий слишком длинный и утомительный для него монолог приторно-противным голосом.
— Отдай камеру. — Антон произнес это как-то слишком спокойно и тихо и протянул руку. Не для рукопожатия, просто забрать у незнакомца фотоаппарат.
— Какую камеру, старик? У меня их — как женщин. — Василий попытался перевести все в шутку и скроил одну из тех комично-хитрых рожиц, которые всегда безотказно действовали на девушек. Но на этот раз никто не улыбнулся.
— Я требую у тебя одну совершенно определенную фотокамеру. Она не твоя, а Елены Кузнецовой. Между прочим, казенное имущество, больших денег стоит. Не отдашь — заявим в милицию, что ты украл ее. А еще — сообщим в службу собственной безопасности, что ты стер файлы в редакционном компьютере. Так что теперь дорожка тебе не только в бухгалтерию, но и в фотоцех, и в буфет точно закрыта.
