— Не описайся, штурман! — предупредила Ленка приятеля и лихо крутанула руль влево.
Черт! Антон не успел заметить, как из подворотни прямо на них вылетел «ниссан» и, едва не протаранив дверь со стороны Антона, рванул следом. «Ласточка» дернулась, рука Антона случайно коснулась Ленкиной груди. Эта маленькая твердая округлость, не защищенная никакой тканью, кроме легкой бирюзовой маечки, мгновенно лишила Антона способности соображать. Бандиты, погоня, опасность — все как-то разом отошло на второй план, словно происходило не с ним, Антоном Смирновым, а с героем какого-то второсортного боевика. Вопреки всякой логике больше всего на свете ему захотелось коснуться другой, далекой от него левой груди. И еще — круглой правой коленки, упакованной в плотную джинсу. Но Ленка, к счастью, не заметила произошедших с ним перемен. Вернее, не могла заметить. Все ее внимание было устремлено на дорогу. «Ниссан» не отставал, предугадывая все Ленкины маневры. Получалось, что в своих маленьких руках Ленка сейчас держала не только руль, но и две жизни: свою и Антона.
— А вот тебе хрен моржовый, чудила грешный! — вдруг пробормотала она и подала назад. В отличие от большинства женщин за рулем Ленка прекрасно ездила задом и парковалась не хуже опытных водителей-мужчин. Въехав задом в ту же подворотню, откуда только что вылетела иномарка, Ленка развернулась и, проутюжив двор насквозь, выскочила на соседнюю улицу.
Машина вырвалась на Бульварное кольцо, промчалась несколько десятков метров и встала намертво. Пробка была такой безнадежной, что, наверное, начало и конец ее можно было увидеть лишь с вертолета.
— Вот тебе, бабушка, и юркнула в дверь! — усмехнулся Антон. — Если будем плестись в таком темпе, к сдаче номера в «Скандальной газете» точно не успеем. Так что, Кузнечик, можно расслабиться, а некоторым даже закурить. Везет пешеходам! Сразу двух зайцев убивают: и от гиподинамии спасаются, и нервы сберегают. О, гляди-ка, вон там наш старый знакомый! Неутомимый пропагандист здорового образа жизни и верный овощеносец Аллы Матвеевны!
По тротуару бодро семенил Иван Варфоломеевич в неизменной кепочке и с рюкзачком за плечами. Экипировку довершали внушительных размеров авоськи, сквозь прозрачную ткань которых просвечивали огромные помидоры, красный болгарский перец, глянцевые яблоки с пунцовыми боками и пучки отменной редиски.
— Похоже, у них с Аллой Матвеевной сегодня опять цветная диета.
— Какая-какая? — не понял Антон.
— Ну, то есть когда можно есть овощи только одного цвета! — пояснила Ленка. — Вчера, помню, была зеленая, позавчера — желтая, а на прошлой неделе — белая. От них Иван Варфоломеевич последовательно зеленел, желтел и бледнел. А сегодня, гляди-ка, красная! Наверное, Алла Матвеевна наконец-то решила, что ему пора слегка порозоветь…
— Иван Варфоломеевич, наш вам диетический привет! — крикнул Антон в открытое окно машины. — Похоже, вы совершали набег на рынок? Ну и как успехи в борьбе за идеалы вегетарианства?
— А, здравствуйте, молодые люди! — притормозил Иван Варфоломеевич у кромки тротуара. — В машинах, бедные вы мои, разъезжаете, вместо того чтобы пешочком, как я, гулять. А потом приметесь на здоровье жаловаться. Все болезни от излишеств, друзья мои!
— А я бы съела сейчас антрекот, — мечтательно вздохнула Ленка. — На нервной почве у меня разыгрался зверский аппетит.
Иван Варфоломеевич посмотрел на нее с нескрываемым ужасом и едва не перекрестился.
— Ну ладно, свинья грязь найдет. То есть я хотел сказать — извините, спешу. Меня Алла Матвеевна ждет к ужину, — проворчал он. — Целый день статью пишет, бедняжка, проголодалась, наверное. Исключительная женщина! Жанна д Арк российской журналистики. Вот собираюсь нам на ужин овощи на пару приготовить. Сегодня нам разрешены доктором Зайцевым, нашим диетологом, томаты и редис. Мы напрочь отказались от майонеза, растительного масла и сахара. Все это яд, молодые люди, запомните! — И он потрусил, слегка прихрамывая, дальше по бульвару, с превосходством поглядывая на водителей, изнывающих в пробке.
— Наивный! — развеселилась Ленка. — Он-то, может быть, и вегетарианец, зато его Алла Матвеевна настоящая людоедка. Валькирия журналистики. Однажды я видела, как у нее в темноте светились глаза, а волосы развевались, как змеи. После ее критических обзоров от несчастных режиссеров и актеров всегда остаются обглоданные косточки…
Машины не двигались, и Ленка стала лихорадочно соображать, что ей делать. Вдруг в зеркало заднего вида она заметила, как две машины, стоявшие за ней, нырнули в проходной двор, а светофор перекрыл путь следующей порции автомобилей.
— Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка, — внезапно заорала она и, проехав задом несколько метров, прицелившись, ввинтилась в спасительный двор следом за лихими московскими водилами.
— Гонка под девизом «Остаться в живых» продолжается, — бесстрастно прокомментировал выходку подруги Антон и снова вцепился в поручень, потому что машина запрыгала по разбитому асфальту, как козел по горным склонам. — Хорошо, что кузнечики только прыгают, а не летают, — пробормотал он, однако Ленка не обратила на его реплику ровно никакого внимания. Счет в этой гонке шел уже не на часы — на минуты… Ленка знала, что редакция «Скандальной газеты» совсем близко, и, как заправский гонщик, готовилась к стремительному финишу.
Василий Головачев вырос в семье военного моряка и с детства привык к четкости во всем: в одежде, в мыслях, в поступках. Когда Вася был школьником, отец начинал каждое воскресное семейное утро с построения. На повестке всегда стоял распорядок дня.
— Ну, кто у нас сегодня дежурный по камбузу? — громогласно спрашивал отец грозным басом старпома.
Мама послушно подавалась вперед.
— У кого сегодня самоподготовка? — продолжал грохотать старпом.
Тут, тяжело вздыхая, выходил из строя неуклюжий подросток-акселерат Вася.
— А у кого сегодня увольнительная? — Тут сам папаша делал шаг вперед, молодцевато щелкал каблуками тапочек и, не возвращаясь в строй, отправлялся в магазин за пол-литрой.
Отец был не в восторге оттого, что сын выбрал гражданскую специальность. Причем ладно бы какую-нибудь дельную, типа экономиста или строителя. Так нет, его Васька выбрал вообще не профессию — так, одно безделье. Типа хобби. Сам папаша отлично помнил фотографов на набережной в Одессе и всегда относился к ним с жалостливой брезгливостью, как к уличным попрошайкам. Но видно, сын все же унаследовал отцовский упрямый характер. В решающий жизненный момент Василий поступил-таки вопреки папашиной воле — а точнее, поступил на журфак. Предок смирился с выбором сына лишь тогда, когда понял: его «несерьезные» заработки не идут ни в какое сравнение с офицерским денежным довольствием и пайком отца. Однако и в богемной профессии Василий оставался человеком по-военному рациональным и четким. Он помнил все свои отснятые кадры, отслеживал их по изданиям, не забывал выбивать повсюду немаленькие гонорары. Василий заявлялся к главбухам редакций с пухлой тетрадкой, в которой все было зафиксировано по темам, датам и изданиям.
