«Курочка по зернышку клюет», — эту пословицу Васька любил больше всех. На фоне типичных фотокоров — богемных, крепко выпивающих разгильдяев — он выглядел настоящим педантом, что вызывало невольное уважение у главных бухгалтеров и постоянные подколки коллег. Однако Васька всегда ставил материальные задачи выше творческих и на подобные провокации не обращал внимания. Светлая цель — собственный загородный дом — оправдывала любые средства.
Но сегодня Васька не на шутку растерялся. Даже коньяк, принятый в изобилии у Арнольда Германовича, не помогал привести мысли в порядок.
Допустим, Германыч загасил Ленку с ее дурацкой съемкой, рассуждал он. Но поверит ли в это Мракин, тьфу, то есть Маркин со своей шайкой? Эти отморозки твердо дали понять: или он, Васька, сегодня же все разруливает, или ему карачун. Поставят на счетчик, тачку отнимут. Да мало ли что… Что он сделает со всем своим фитнесом против бейсбольных бит? Да и папаша Володьки Маркина шутить не станет. Пара звонков — и перекроет повсюду кислород, все издания дружно перестанут его печатать. Ну и на что он, Василий, тогда молодую, привыкшую к хорошей жизни жену содержать будет? Сказочки о большой любви без денег быстро заканчиваются. Нет, надо что-то делать, но что?
И Васька, оставив машину у входа, побрел в ближайший бар — добавить для ясности…
Леле казалось, что все вокруг сговорились, чтобы каждый миг напоминать ей о Кшиштофе. И люди, и вещи. Когда Лиза фальшиво напевала Шопена, Леля сердилась: вот сестра опять поддразнивает ее, намекая на пылкого поляка. Если убегал кофе, Леля всей кожей чувствовала на плечах прощальные объятия Кшиштофа, а на затылке его горячие поцелуи. В последние дни Леле чудилось, что между ней и Кшиштофом кто-то натянул прочную нить и ее теперь трудно, почти невозможно разорвать. И жизнь, а в особенности занятия музыкой каждый день подтверждали эти смутные догадки. Леля даже на репетиции чувствовала, как Кшиштоф железной рукой задает темп, как помогает то усилить основную тему, то, напротив, играть легко и прозрачно, в лучших традициях русской школы. А во время последнего концерта он так подпитывал ее своей энергией, что оркестр еле успевал за бешеным темпом, заданным солисткой.
— Наверное, я сошла с ума, — пожаловалась Леля любимому во время одной из бесконечных телефонных бесед. — Мне постоянно кажется, что ты рядом.
— Знаешь, Ольгушка, мне тоже, — неожиданно признался Кшиштоф. — После твоего концерта я чувствовал себя как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. А сегодня, когда бродил по магазинам, словно услышал твой голос: «Ты что, с ума сошел, не покупай эту кошмарную рубашку!» Или в ресторане: «Не ешь эту рыбу, тебе будет нехорошо». И каждый раз ты оказывалась права. И все-таки лучше слушать твои советы в реальности, моя коханая. Или не слушать. Главное, чтобы ты была рядом.
— Правда? — обрадовалась Леля. — А то я уже начинаю привыкать к мысли, что ты виртуальный персонаж. Ну, вроде героя японской анимации.
— Нет, я Бэтмен! — объявил Кшиштоф потешным мультяшным голосом. — Я спасу тебя, принцесса! Я лечу в Москву! Вот только… — голос Кшиштофа стал каким-то тусклым, он помолчал, но решился продолжить, — понимаешь, Ольгушка, мне придется уделить там какое-то время моей супруге.
— Вот это да! Па-де-труа на московской сцене, — заговорила Леля в несвойственной ей язвительной манере. — Этот балетный номер втроем, если честно, мне не очень нравится. А зачем Агнешка прилетает в Москву? — насторожилась она. — Ты же говорил, что твоя супруга счастлива без тебя и прохлаждается на вилле у океана.
— Прохлаждалась. А теперь заскучала. Видишь ли, для нее слетать на другой континент ради встречи с мужем — пара пустяков, — уточнил Кшиштоф не без некоторой гордости. — Так что, пожалуйста, придумай, чем бы нам ее в Москве занять. До видзення, коханая Ольгушка. Целую мизинчик на левой ножке.
Последнюю фразу поляк пропел таким бархатным баритоном, как умеют во всем свете только одни западные славяне. Сердце у Лели вздрогнуло и забилось в бешеном ритме мазурки.
Ленка вынырнула из Сретенского переулка и, газанув, рванула по тротуару за маршруткой, лихо объезжавшей пробку.
— М-да, такого джип-сафари у меня даже в Египте не было, — буркнул Антон, судорожно хватаясь за поручень и подпрыгивая на ухабах. Интуиция подсказывала: если опять схватится за Ленку, можно и в глаз получить.
Они проскочили на желтый и теперь мчались по Бульварному кольцу, ловко лавируя в потоке машин. Когда Ленка выехала у светофора на встречку, Антон заорал:
— Спятила, Шумахерша! Я на смертельные трюки не подписывался.
— Кажись, оторвались! — выдохнула Ленка, напряженно вглядываясь в зеркало заднего вида. И тихонько добавила: — Ты же еще недавно жить не особенно хотел, вспомни, Тош?
— А теперь хочу! Очень! — рявкнул Антон и для пущей убедительности опять схватил ее за коленку.
— То-то же! — усмехнулась Ленка, но руку с колена сбросила. — Знаешь, Тош, я должна сейчас сообщить тебе что-то важное.
— Насчет банды? — насторожился Антон.
— Нет, насчет тебя. Твоя неземная пианистка и вправду ни при чем.
— В смысле?
— Она не подставляла тебя с той фоткой.
— Об этом я и сам догадался, Кузнечик, — признался со вздохом Антон. — Ольга Рябинина не из того теста. Да и зачем ей было интриговать, когда она знала, что я и так смертельно влюблен в нее. Мы оба пали жертвой зависти.
— Хочешь, скажу чьей? — спросила Ленка. — У меня просто язык чешется. И вещдок есть: чистосердечное признание в диктофоне. Хотя сделал его другой человек.
— Да ладно, Кузнечик, не старайся, я и сам уже обо всем догадался, — грустно сказал Антон. — Такую фотографию мог сделать и напечатать в газете только один человек: Лиза Рябинина.
Ленка потрясенно замолчала. Вот это новость! Антон все знал! И спокойно выжидал, чем дело кончится… Он и не думал встречаться с Лизой, звонить Леле, добиваться правды, бороться за свое честное имя… Пустил все на самотек. Мол, время все расставит по местам. Выходит, она, Ленка Кузнецова, — круглая дура? Нет, ну в самом деле! Она все это время просто ломилась в открытую дверь. Принесла себя в жертву, а в ней никто не нуждался. Во-первых, рванула в рабочее время на скачки, наплевав на балерину с высоким покровителем. В итоге испортила отношения и с начальством, и с балериной. Теперь ее запросто могут уволить. Если новые знакомые со скачек не укокошат раньше. Во-вторых, раскручивая это дело, она тоже выступила по полной программе: поссорилась с Лизой, настроила против себя Федора. Это еще куда ни шло, хотя приятного мало. Так нет же, то, что случилось в-третьих, — вообще кошмар! Угораздило бандитам на хвост наступить. Теперь ей самой, того и гляди, голову оторвут. Ну и пусть, дурной головы не жалко!
— Рада за тебя, Антон, — сказала она, еле сдерживая слезы. — В итоге у тебя все так классно разрешилось. Ты не виноват, Леля тебя простит, вы помиритесь, будете жить долго и счастливо и умрете в один день.
