– Так что, действительно, без гонорара его сработаешь? – вроде как невзначай поинтересовался Бурый.
– А Валеркин кусок оставляешь мне? – задал встречный вопрос Козак.
– Оставляю, черт с тобой! – кивнул Бурый.
– Тогда ничего больше не надо. Есть какие-нибудь пожелания?
– Нужно продумать, как это сделать, чтобы все было чисто, – задумчиво сказал Бурый. – Очередного прокола я не потерплю, но и тянуть нельзя – у нас всего только сутки.
– А тут мудрить нечего. Где ты с ним обычно встречаешься? – спросил Козак.
– В бане или в ресторане, – ответил Бурый, не понимая, к чему тут клонит.
– Вот и назначь ему завтра встречу в ресторане, вроде как деньги лично передать и обмыть по-дружески.
– Это еще зачем? – удивился Бурый. – Да у меня водка в рот не полезет с ним пить…
– А никто и не предлагает, ты, главное, сиди и жди его в ресторане, да так, чтобы все видели, что ты ждешь друга…
– Ну?…
– А мне сообщишь точное место и время вашей встречи… Мы его с Квачом проводим…
– Зачем? – удивился Бурый. – Как потом убирать будете после нашей встречи? На меня же сразу упадет подозрение…
– А встреча не состоится… – Козак, скрывая усмешку по поводу непонятливости Бурого, отвел глаза. – И ты по этому поводу попереживаешь, а потом, безутешный, поедешь домой.
– А… – сообразил Бурый. – Вы его по пути?… Годится! Только осторожней, не проколитесь в этот раз, а то доедет, устроит скандал по поводу денег. Убирать его придется все равно, но после шума труднее будет отвести от себя подозрение.
– Не волнуйся, Бурый, на сей раз все будет путем! – твердо пообещал ему Козак.
– Ну тогда ладно! – повеселел Бурый. – Расходимся, а насчет места и времени я тебе завтра сообщу после разговора с Котовым. Да! – остановил он вылезающего из машины Козака. – Купи в магазине ма-а-аленький зеленый лимончик и вставь Котову в задницу… на прощание, он так любит недоспелые цитрусы…
– Сделаем! – хмыкнул Козак. – В конце концов, менты – тоже люди, будет им приятный сюрприз – лимон к чаю…
Глава десятая
На следующий день Григорий Тарасович разбудил их рано – за окнами была еще сплошная темень.
Леонид, чувствуя, что глаза его никак не хотят просыпаться, нехотя побрел в сени к рукомойнику с ледяной водой.
Есения в это время помогала старику с завтраком, который был даже на взгляд Леонида чересчур обильным, но видимо, хозяин придерживался традиционной точки зрения, что «утренняя заправка» – это топливо на весь день.
Допив свой круто, до черноты, заваренный чай, Григорий Тарасович сказал, отдуваясь и отодвигая от себя пустую кружку:
– Пойду-ка я, затоплю вам баньку.
– Вот это здорово! – обрадовался Леонид.
– Действительно, здорово, помыться очень хочется… – поддержала его Есения и, уловив заинтересованный взгляд Леонида, слегка покраснела.
– Я тебе помогу, – очарованный ее постоянным и каким-то девическим смущением, предложил он, чем вызвал усиление румянца у нее на щеках.
Есения поспешно вышла из-за стола, схватила что-то и убежала на кухню. Григорий Тарасович, остановившийся у порога, бросил на Леонида внимательный взгляд.
«Только этого не хватало! – внутренне сжался Леонид. – Не дай бог, догадается, что никакие мы не муж и жена, и доложит об этом своему племяннику…»
– Не надо бы Есении сейчас в баню, – сказал Федор, когда Григорий Тарасович вышел.
– Почему? – удивился Леонид.
– Скинуть может… – коротко пояснил тот и, поднявшись, понес свою тарелку на кухню.
После этого, он молча оделся, взял лыжи и опять куда-то ушел.
Леонид помог Есении доубирать со стола и сел в кухне на лавку, глядя, как она привычными отработанными движениями принялась мыть посуду. По договоренности с Григорием Тарасовичем Есения все-таки взяла на себя готовку обеда.
Чувствуя неудобство от того, что они, действительно, доставляют старику лишние хлопоты, Леонид вызвался помочь чистить картошку. Срезая с картофелин закручивающиеся спиралью очистки, он украдкой поглядывал на Есению. Разговор у них почему-то не клеился. Так обычно бывает, когда люди давно не виделись, и у каждого столько всего накопилось, что самым сложным оказывается выбор, с чего начать. А задавать банальный вопрос: «Ну, как ты жила все эти годы?», у Леонида язык не поворачивался. Поэтому диалог у них долго крутился вокруг малозначащих вещей, от рецептов быстрейшего приготовления тушеного мяса, если его отбить и вымочить в уксусе, до погоды.
Есения первая не выдержала такого разговора и, опустив нож, которым она разделывала мясо, спросила Леонида о том, что ее волновало больше всего:
– Как тебе наш сын?
Леонид несколько секунд молчал, не зная, как коротко ответить на такой сложный вопрос. Ему казалось, что обсуждать подобные темы среди грязной картошки и мяса нельзя, для этого должны быть соответствующие место и атмосфера.
– Сын, он сын и есть! И этим словом все сказано… – наконец, сказал он и выразительно посмотрел на Есению.
Есения отвела подозрительно заблестевшие глаза и сморгнула, отчего по ее щеке тут же побежала прозрачная слезинка.
Леонид вскочил:
– Ну что ты! Не надо! Зачем же плакать?
Он попытался взять Есению за руку, но она убрала ее за спину, прошептав:
– Ты запачкаешься…
– Да наплевать мне на это! – воскликнул он и, не обращая внимания на то, что ее руки были, действительно, выпачканы мясным соком, обнял Есению, прижимая ее к своей груди. – Главное, ты не плачь. Сын у нас – замечательный, и сейчас он у моего друга, в надежном месте. Мы еще будем с ним вместе…
– Я так по нему соскучилась!.. – прошептала она, зарываясь лицом в рубашку на его груди.
«А по мне?» – захотелось спросить ему, но он промолчал, боясь спугнуть Есению такой прямотой, и только легонько поглаживал ее по спине.
– Ничего, все пройдет, мы с тобой выберемся отсюда, и Лёня будет с нами, – утешал он ее, чувствуя, что Есения с трудом сдерживается, чтобы не заплакать всерьез.
– Как ты себе это представляешь? – спросила она, поднимая лицо и глядя с надеждой на Леонида.
– Попрошу друга привезти Лёню к нам…
– Куда?
– Туда, где нас уже не найдут…
– И ты знаешь такое место?
– Доверься мне! – сказал Леонид, и в этот момент сам поверил, что у них все будет хорошо, только надо будет посоветоваться с Сергеем для осуществления этого «хорошо».
– Я тебе верю! – просто сказала она и, отодвинувшись, снова взялась за нож, а Леонид вернулся к своей картошке.
