– Очень неудобно получилось, – тихо сказала она, не поднимая глаз, когда Леонид вошел в кухню.
– Ты не права, во всех отношениях получилось замечательно, – возразил Леонид, подходя к ней. Сняв с нее куртку, он обхватил ее за плечи, обтянутые свитером, и поцеловал где-то за ухом. – Не забывай, что и Филипп, и Григорий Тарасович должны быть убеждены, что мы с тобой муж и жена.
– Но в баню я идти с тобой не готова, – сказала она, вспомнив разговор за завтраком. – Федор ведь знает, что мы с тобой не…
Леонид расстроенно помолчал, а потом, вздохнув, предложил:
– Попросись у Григория Тарасовича сходить помыться до нас, скажи – жара тебе сейчас противопоказана, что, кстати, недалеко от истины. А мы с Федором попариться захотим…
– Хорошо…
Федор вернулся на хутор, когда они уже обедали.
Помыв руки и пожелав всем приятного аппетита, он сел за стол и принялся за еду, заботливо придвинутую к нему Есенией.
Григорий Тарасович, который до его прихода рассказывал о своем житье-бытье здесь, в лесу, замолчал, вопросительно глядя на прибывшего гостя, но тот не отрывал взгляда от тарелки, мрачно поглощая дымящиеся куски мяса с картошкой. В итоге обед завершился в полном молчании.
После обеда Григорий Тарасович ушел по делам, предварительно выложив на лавку чистые полотенца для бани.
Вымыв посуду, Есения направилась к себе в комнату, неожиданно почувствовав себя неважно. Леонид обеспокоенно двинулся за ней следом, но она выпроводила его:
– Извини, я хочу полежать.
Ему ничего не оставалось, как вернуться к Федору. А тот, порывшись в рюкзаке, достал бинт и положил его на полотенце.
Леонид с тревогой посмотрел на него, не поняв для чего Федору бинт, и испугался, не поранился ли тот где-нибудь ненароком.
– Мыться тебя учить буду, – пояснил Федор, заметив реакцию Леонида.
– Бинтом? – удивился Леонид.
– Ничего другого подходящего под рукой нет.
– Да? – Леонид заинтересованно посмотрел на Федора. – Когда начнем?
– Часа через два, на сытый желудок нельзя. Можешь пока поспать, глаза у тебя, вон, после еды совсем осоловели…
– Это мысль! А то дед поднял нас сегодня ни свет ни заря… – согласился Леонид, подходя к печке и забираясь на нее.
– Как сам встает, так и гостей поднимает… Скажи спасибо, что он вообще нас приютил, – сказал Федор.
– Большое ему спасибо! – с чувством произнес Леонид, поудобнее укладывая голову на подушке, а потом опять привстал, вспомнив, что не сказал Федору о разговоре с Сергеем. – Федор, а я с Сергеем разговаривал.
Тот резко повернулся к нему:
– Хочешь, чтобы нас засекли?
– Да ладно, кто тут в тайге кого засечет! Кстати, Сергей одобрил мой план и сказал, чтобы мы ему отзвонились, где состоится встреча. Он готов привезти Лёню, куда мы скажем…
– Я тебе уже высказал свое мнение по этому поводу, – сурово глядя на Леонида, сказал Федор. – Нечего тащить пацана в пекло!
– Но и оставлять его здесь тоже нельзя. Сергей не может вечно его скрывать у себя, он сказал, что и меня, и Леню по-прежнему ищут… Что же ты предлагаешь?
– Поспать тебе перед баней, – буркнул Федор, отворачиваясь.
Леонид послушно закрыл глаза и почувствовал, как его веки вдруг налились липкой, как мед, дремой.
«Все будет хорошо!» – была его последняя мысль перед погружением в глубокий сон.
Он, наверное, мог так проспать до позднего вечера, но Федор растолкал его часа через три.
– Вставай, Лёньша, пора в баню! Есения уже помылась, – сказал он, тряся Леонида за плечо.
Леонид открыл глаза и огляделся. За столом сидела румяная Есения, на голове которой тюрбаном было завязано полотенце, и пила чай с медом.
– С добрым утром! – насмешливо поздоровалась она. – Ну ты и соня, Федор тебя добудиться не мог!
– Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Леонид, садясь на печке.
– Ничего, спасибо…
– Давай, давай, не рассиживайся, а то баня выстудится, – поторопил Леонида Федор.
Кряхтя спустившись с печки, Леонид размял мышцы. На печи спать было тепло, но жестковато.
В бане Федор преподал ему урок правильного мытья. Сначала он хорошенько пропарил его, а потом, выведя в обмывочную, разложил на лавке. Обмотав каждый палец бинтом, он густо натер мылом эту своеобразную перчатку и прошелся ею по телу Леонида, одновременно намыливая его и разминая каждую мышцу. Вскоре Леонид лежал в белом коконе из шипящих и лопающихся пузырьков и, прикрыв глаза, прислушивался к своим ощущениям. Пена, постепенно сползая с тела, обнажала кожу, ставшую вдруг очень чувствительной, и Леониду казалось, что он как бы вылупляется на белый свет из какой-то, окружавшей его последнее время, тесной скорлупы.
«Вот оно что значит, когда люди говорят, что заново родились после бани!» – понял он, поднимая свою новорожденную руку. Рука была легкой, почти невесомой и какой-то прозрачной, не в смысле того, что просвечивала, а было ощущение, что она состоит из мелких дырочек, сквозь которые свободно гулял прохладный освежающий ветерок.
Потом Федор щедро облил его из деревянной бадейки горячей водой, смывая пену с тела, и вновь повел в парилку.
Березовый веник, которым он его парил, был густым и душистым. Потряхивая им над лежащим на полкe Леонидом, чтобы подогнать побольше пара к его телу, Федор то ли что-то нашептывал нараспев, то ли, действительно, напевал какую-то песню. Перед глазами у Леонида вдруг все поплыло, стены бани куда-то ушли, а над ним во всю ширь распахнулось черное ночное небо с колючим светом зимних звезд.
«Красота-то какая! Лепота-а-а… – грудь Леонида затопило восторгом, а мысли его потекли медленно и тягуче в ставшей гулкой голове. – Как же это возможно? Я же лежу в бане… Куда делась крыша? И почему мне не холодно?…»
Ему казалось, что он поднимается над баней, и уже видит под собой прогалину среди леса, на краю которой приютился хутор Григория Тарасовича и белело заледеневшее озеро. Сначала он даже испугался, что его унесет куда-то туда, откуда нет возврата, но чем выше он поднимался, тем радостнее становилось у него на душе. Хор, который до этого состоял из разных оттенков голоса одного Федора, вдруг дополнился женскими высокими подголосками, вызывая трепет в душе своим ангельским звучанием. Запели дудки, зазвучали цимбалы, а вот уже и чей-то невидимый барабан начал отбивать ритмичную дробь, напоминающую стук человеческого сердца. С каждым его ударом Леонид все больше отрывался от земли, уносясь в черную бездонную высь. Ему уже не хотелось возвращаться обратно, он готов был бесконечно воспарять все выше и выше. Но неожиданно что-то привлекло его внимание – далеко-далеко внизу вдруг засияли огоньки, разбросанные по огромному темному пространству, словно светлячки на широком лугу. Они разгорались, выпуская из себя тонкие лучики, которые тянулись друг к другу. Наблюдая за ними, Леонид отстраненно подумал, что ткань, ткущаяся из этих переплетающихся лучей, очень похожа на млечный путь. И тут же вспомнил маму.
