– Он самый… – ответил Козак, сжав зубы.
– Слушай, поехали отсюда! Счас поналетят! – воскликнул Квач, запрыгивая в машину и заводя двигатель.
Козак быстро обошел машину и, сев рядом с Квачом, сказал:
– Успеем! Нужно посмотреть, что там. Давай-ка подъедем поближе.
Квач бросил на него недовольный взгляд, но возражать не стал. Через минуту они уже въезжали на площадку, где полыхала буровская машина.
Тела Бурого в салоне за пляшущими языками пламени было не разглядеть, да и вряд ли после такого взрыва от него что-нибудь осталось…
Марево от жарко пылавшей машины и черный копотный дым поднимались над заснеженными деревьями.
Козак с Квачом вышли из машины. Они молча смотрели на «погребальный костер» Бурого, как вдруг внимание Козака привлек темный предмет, выделявшийся на уже начинавшем чернеть от копоти, но еще светлом снегу. Подойдя ближе, он понял, что это голова…
– Квач, у тебя есть пакет или какая-нибудь тряпка? – окликнул он напарника.
Квач недоуменно посмотрел на него.
– Надо в багажнике порыться, машина-то не моя, забыл что ли?
– Поройся… – попросил его Козак.
Квач нехотя открыл багажник и, пошуровав между валявшимся там хламьем, вытащил оттуда брезентовый плащ.
– Пойдет? – спросил он, показывая Козаку находку.
– Давай сюда, – кивнул Козак и, взяв у Квача плащ, вернулся к голове Бурого.
То, что это Бурый, можно было только предполагать, исходя из обстоятельств – почерневшее лицо с кровавыми пузырями вместо глаз было не узнать – но вряд ли тут могла валяться еще чья-нибудь голова.
Козак, обернув руку краем ткани, поддел голову снизу и накатил ее на брезент, после чего быстро запеленал.
Квач с ужасом следил за его действиями:
– Ты куда это хочешь? В машину? А если остановят, улика же?
– Значит, поедем так, чтобы не останавливали… – отрезал Козак, укладывая голову в багажник. – Давай-давай, поторапливайся, времени больше нет!
Сев в машину, они выехали на аллею и рванули к выезду из парка.
Уже поворачивая на улицу, ведущую к центру города, они успели заметить впереди на перекрестке уезжавшую на большой скорости знакомую синюю «Ладу».
– Ты смотри! – воскликнул Квач. – Это та же самая или мне кажется?
– Она, – кивнул Козак. – Давай-ка номерок запишем… – он посмотрел в бинокль: – Вот гад, грязью заляпал…
– А на хрена он тебе нужен? – спросил Квач.
– Так это он же Бурого того… – Козак крестообразно взмахнул рукой.
– Да?! – Квач с новым выражением посмотрел на удаляющуюся «Ладу». – Гад, такого заказчика замочил, кто теперь платить нам будет?
– Жена Бурого, – ответил Козак. – Когда мы ей отдадим голову мужа и расскажем, кто и как его убил… Поехали-ка за ним, поглядим, где он гнездышко вьет…
– Голова-то не испортится? – озабоченно спросил Квач.
– У меня дома спирт есть, зальем.
Глава третья
Кондратюк разбудил их в девять утра. Его было не узнать, большие роговые очки и густые пшеничные усы скрывали пол-лица, а длинные русые волосы разметались кудрями по плечам модной зимней куртки. Преображение было полным.
Быстро позавтракав, Федор помог Есении надеть пояс с деньгами, после чего они перенесли вещи в старенький уазик, в котором сидел угрюмый пожилой мужик. Он должен был доставить их в аэропорт.
Машины Кондратюка во дворе не было, видимо, он все-таки загнал ее в один из сараев.
Есения, с трудом застегнув куртку на оттопыривавшемся животе, забралась на заднее сиденье.
Хозяйка попрощаться к ним не вышла, то ли не посчитав нужным, то ли была обижена за утрату банок и сала.
На улице едва начало светать.
Дорога заняла у них полчаса. Леонид разглядывал окрестности, но они проезжали мимо ничем не примечательных построек.
Прибыв в аэропорт, Филипп отпустил водителя, что-то коротко сказав ему на прощание, после чего они вошли в битком забитый народом зал ожидания. Федор неожиданно придержал их движением руки.
– Ну и что мы остановились? – недовольно спросил его Кондратюк. – Нужно пройти регистрацию.
– Нужно посмотреть, к кому пристроить Есению, – ответил тот, издалека оглядывая очередь.
От стойки регистрации как раз отходила с оформленными документами женщина с девочкой лет трех. Ребенок неожиданно закапризничал, и женщина, отчаявшись справиться с ней и вещами, которые оттягивали ей руку, раздраженно отвесила дочери подзатыльник:
– Успокойся же ты, наконец! Маме и так тяжело!
Она потащила ее за собой к выходу на посадку, но девочка заплакала в голос и, вырвавшись от матери, побежала по залу.
Федор посмотрел на Есению, и та, поняв намек, преградила девочке путь и, подхватив ее на руки, прижала к себе:
– Ну что ты плачешь, маленькая? Успокойся.
– Мамка плохая, делётся! – пожаловалась та, размазывая кулачками слезы по лицу.
– Мама хорошая, она просто устала. Пойдем, помиримся с ней, она не будет больше драться, – сказала Есения, направляясь к идущей навстречу с расстроенным лицом женщине.
– Ох, извините! Прямо не знаю, что с ней делать! – воскликнула та. – Нам еще столько ехать, в Красноярске нужно еще будет пересесть на самолет до Норильска, а она уже совершенно меня измучила, просто как черт в нее вселился.
– А я лечу в Благовещенск, к мужу, – сказала Есения. – Если вы меня подождете, я вам с ней до Красноярска помогу.
– Ой, ну что вы, зачем вам эти хлопоты, вы ведь в положении, – стала отказываться женщина, кивнув на характерно выпуклый живот Есении.
– Да бросьте вы, меня это не затруднит, а беременность – не болезнь, сами знаете, – рассмеялась Есения. – Подождите меня, я зарегистрируюсь, и пойдем.
– Хорошо, спасибо вам. Валечка, иди к маме, тете тяжело, – позвала она дочь, но та, сморщив носик, заявила:
– Буду с тетей! Ты делёшься!
Женщина попыталась забрать отбивавшегося от нее ребенка у Есении, но та остановила ее:
– Пусть побудет со мной, а вы посидите.
Женщина виновато посмотрела на нее, но потом кивнула и села в кресло.
Когда Есения подошла к стойке регистрации, Филипп и Леонид уже оформились и стояли поодаль. А Федор продолжал разговаривать со служащей «Аэрофлота», блондинкой лет сорока пяти, которая на какие-то его слова заливисто смеялась.
Делая вид, что они не знакомы с Есенией, Федор отступил в сторону, дожидаясь, пока ей зарегистрируют билет, намереваясь продолжить разговор с явно понравившейся ему женщиной. Регистратор, проверяя документы Есении, все время поглядывала на него с улыбкой. Но каково же было ее разочарование, когда он, дождавшись ухода Есении, сразу же попрощался и тоже направился к выходу на посадку, повесив на плечо свой рюкзак, который не стал сдавать в багаж. Леонид с Кондратюком пошли за ним следом.
