— Солома из безнадежных. Так считали. Но…
Савчук смял халат на груди Дэна, приподнял его и стиснул правую руку железной хваткой. Давление нарастало, Тиски оправдывал свое имя.
— Так бывает. — Тараторил перепуганный Дэн. — У Соломатина тяжелая травма позвоночника. Возможно, что-то растянулось или срослось, ноги стали двигаться. Но это легко исправить. Удар в поясницу битой — и он снова калека!
— Пацан не только ходит.
Тиски довел давление руки до предела и неожиданно отпустил. Декоративные подушки посыпались с дивана из-под тела рухнувшего Дэна. Сморщенный от боли Дэн ощупывал освобожденную руку, уже понимая, что фокус с обездвиживанием Солома проделал не только с ним.
— Рассказывай про пацана. Что он может и почему? И без фуфла!
— Павел Соломатин. Инвалидность после автокатастрофы. Уже три года. До последнего времени ничего примечательного, но однажды он посмотрел на меня и….
— Договаривай!
— Он парализовал меня. Временно. Я ничего не мог поделать. Только смотрел и всё!
— Во-во! И с нами такая же фигня! — поспешил оправдаться Моня. — Это не наш косяк, Тиски. Если бы педик предупредил, мы бы пацана сразу по кумполу!
— Как ему это удается? — обратился Тиски к Голубеву.
— Я не знаю.
— Как это может быть вообще?
— Ну… Разряд электричества, электрошокером. Он парализует, — вспомнил Дэн.
— Парень к вам притрагивался? — Савчук обернулся к помощникам.
— Нет, — затряс головой Кабан. — Мы в машине сидели, в натуре. А он на дороге валялся.
«Неужели Солома смог обездвижить таких амбалов?», — ужаснулся Дэн.
— Еще гипноз, — торопливо предположил он. — Гипнотизеры умеют подавлять волю и управлять телом.
— Они сначала зубы заговаривают, а этот молчал по ходу.
— Посмотрел, как в панцирь заковал, — подтвердил Кабан. — А Одноручка бабки увела. Ощипала, сука, как обдолбаных.
— Я думал, что только со мной у него получилось. Случайно, — лепетал Дэн.
— Только с тобой, — передразнил Савчук. — Предупреждать надо, петушок. А думать буду я. О чем еще ты умолчал?
— Всё! Это было только один раз!
— Один, говоришь. — Савчук опустился в кресло. — Выкладывай, как пацану это случилось?
Оказавшись на расстоянии от Тиски, Голубев счел возможным принять достойную позу хозяина квартиры, который безмерно уважает своего гостя. Он рассказал о происшествии, немного приукрашивая свою беспомощность.
— Выходит, в первый раз пацан спасал себя, а во второй — девчонку, — задумался Савчук. — Он уложил вас, когда оказался в безвыходной ситуации.
— Сверхспособности! Они пробуждаются при сильном стрессе! — ухватился за мысль Дэн. — А Солома головой ударенный, в коме лежал. Некоторые после такого начинают болтать на неизвестном языке, а этот стал гипнотизером.
— Он не гипнотизер. Он — парализатор.
Савчук нахмурился. Незнакомый парень интересовал его всё больше и больше. Жизнь научила опытного преступника, что из любого таланта можно извлечь криминальную выгоду. Вот Голубок ловко соблазняет мальцов, Тиски в свое время немало денег выдавил железным рукопожатием, а тот, кто обладает даром парализации, способен на большие дела.
Как бы проверяя свои способности, Тиски подхватил медную вазочку с искусственным цветком и сдавливал ее до тех пор, пока она не превратилась в морщинистую трубочку. Он с удовлетворением отшвырнул ее.
— Где Солома может быть сейчас?
— Я думал, они оба у вас. В интернат они не вернулись.
— Не зли меня, Голубок.
— Обычно наши беглецы зависают на вокзале. День-два поторчат и возвращаются. Если не надумают из города свалить.
— А если надумают? Куда они направятся?
— Как правило, ищут родственников.
— Вот и дай мне их адреса. Парализатора и его девчонки.
— Они сироты, но я могу уточнить. У нас хранятся личные дела.
— Подготовь. Братья приедут к тебе и заберут.
— Без проблем, сегодня же.
— И если ты увидишь мальчишку, Голубок, сразу звони мне. А то я тоже умею парализовывать. Навечно. В цементе. — Тиски говорил, не повышая голоса. Он убедился, что угрозы, произнесенные спокойным тоном, действуют эффективнее.
Незваные гости ушли. Дэн подобрал испорченную вазу, попытался вынуть из нее зажатый цветок. Тщетно. Дэн подумал, что лучше бы ему столкнуться с Соломатиным. Против странного инвалида у него еще есть шансы, а против Тиски — никаких.
13
Весь день мы с Марго кантуемся у вокзала, там и бросаем на ночь кости на жесткие скамейки. Интернатских сирот служащие не гоняют. Я отрубаюсь, как убитый, а Марго спит чутко, это нас и спасает. Под утро на вокзале появляются бандиты, мы еле ускользаем, успевая затаиться под платформой на железнодорожных путях.
— Злопамятные попались. Хотят нас достать по любому, — сокрушается Марго.
— Хрен им! — храбрюсь я, бросая тревожный взгляд на уходящих бандитов.
Следующую ночь мы коротаем на крайней скамейке длинной платформы. Здесь не работает фонарь, и набухающий сумрак наваливается на наши плечи. И чем плотнее темнота, тем резче звуки. На дальних путях ухают и гремят сцепками тяжелые товарняки. На первом звонко пересчитывают стыки пассажирские. Некоторые останавливаются, и тогда гукающий голос вверху наталкивается на собственное эхо и забивает уши ватными обрывками фраз. А самые чистые поезда проходят без остановки, мелькая вереницей белых табличек с названиями городов, которые не успеваешь прочесть.
Я пью пиво, курю и сплевываю. Настоящий мужик на свободе! Марго играется с Атей. Котенок ловко двигается на трех лапах за бумажным бантиком на нитке.
— Ну что ты как верблюд, Солома. Котенку негде погулять.
Я быстро уяснил: когда Марго недовольна, мое имя — Солома. Как звучит из ее уст ласковое Паша, я уже и забыл.
— Больше не получишь пиво. Нам деньги на еду нужны.
— Не пропадем. Будем собирать бутылки, — бахвалюсь я.
— И ради этого я сбежала из интерната? — сверлит меня взглядом Марго.
Вот черт! Она права! Мы сбежали, чтобы выжить. Мы выжили, но этого мало. Как жить-то дальше?
— До интерната ты где жила? — спрашиваю я.
— В Солнцево, это в Москве. Пока в Египет с мамой не поехала…
Дальше я знаю. Перевернутый автобус, зачуханная больница, ампутация раздробленной руки, и наш интернат.
— А папа у тебя есть?
— В тюрьме сидит. Или вышел… Считай, что нет. А ты откуда?
