— Тиски, — уставший Кабан смачно зевнул. — А на хрена за ними гоняться? Попадутся — уроем, а так, чего напрягаться. В бордель можно и других малолеток определить.
— Заткнись! Только и можете, что проституток жарить. С борделей навар небольшой, да еще легавым вечно отстегивай. Раньше с коммерсов деньги текли, а сейчас?
— Теперь мы их грабим.
— Последний раз еле ноги унесли. Вшивую контору не смогли обчистить. А кавказцы берут банки!
— Так черные палят без разбору, а ты велишь без мокрухи.
— О тебе забочусь. По трупам следаки ушлые пашут, а если только бабло пропало, заяву под сукно кладут. В стране миллиардами прут, а тут какие-то десятки тысяч. Въезжаешь?
— А при чем тут Одноручка и Колченогий?
— Потом поймешь. Сначала взять их надо. Особенно пацана. Тогда у нас появится секретное оружие.
— Не врубаюсь я, Тиски. Какое еще оружие?
— Думаешь, почему я его называю Парализатором? — многозначительно изрек Тиски и достал страницу из дела Марины Андреевой. — Вбей-ка лучше этот адресок в навигатор, чтобы нам не плутать.
22
Мы входим в подъезд вслед за молодой мамочкой с коляской. Я помогаю поднять коляску к лифту. Благодарную улыбку юной мадонны сглатывают закрывающиеся двери. Коляска заняла весь лифт. Нетерпеливая Марго поднимается пешком, а мне это не по силам. Я сдуру забираюсь на второй этаж и там дожидаюсь лифта. Когда оказываюсь на восьмом, Марго всё еще мнется у семьдесят третьей квартиры.
— Позвони ты, — просит она.
Я не узнаю подругу. Обычно вызывающе дерзкая она жмется к стенке, явно скрывая пустой рукав. Я тяну палец к кнопке звонка, но Марго меня одергивает:
— Подожди! А вдруг, у папы новая семья? Тебе ничего не сказали?
— Ничего такого, — смущаюсь я.
Вообще-то кое-что после имени Виталий Андреев я услышал. Но слова «алкаш проклятый» и «тюрьма по нему плачет» повторять не хочется.
— Ну, давай. — Марго поправляет челку и вздергивает носик.
Я звоню. Жать приходится долго. Но вот я слышу грохот перекатывающихся бутылок и неуверенную поступь. Дверь распахивается. Тщедушная фигура в растянутой майке с наколками на плечах держится за косяк. Два мутных глаза над неровной щетиной наводят резкость и фокусируются на моей переносице.
— Чего надо?
Марго молчит, приходится говорить мне.
— Вы Виталий Андреев?
— Витал я. А ты кто таков?
— Понимаете… Это неважно. — Я делаю шаг в сторону. — Вот ваша дочь.
— Чего? Какая еще дочь?
— Марина, из интерната, — объясняю я после неловкого молчания.
— Не узнаю, — мотает головой Витал. — У меня маленькая была, а это дылда.
— У вас были две дочери. Маленькую звали Катя. Она погибла вместе с мамой, а Марина пять лет жила в интернате. Вы в тюрьме сидели. — Торопливо объясняю я.
— В колонии я кантовался. — Витал смотрит на растерянную Марго, но обращается по-прежнему ко мне. — И какого хера ей надо?
— Ну, как же. Это ваша дочь, Марина Андреева. Она приехала к вам!
Витал звучно чешет грудь, морщит похмельную физиономию.
— Слышь, дочь, а деньги у тебя есть?
— Вот. — Марина неожиданно выступает вперед и протягивает всё, что у нас осталось.
Витал, с невероятной для похмельного человека проворностью, выхватывает купюры и тут же захлопывает дверь. Мы слышим его визгливый голос:
— Пошли отсюда! Нет у меня никакой дочери! Вали шалава!
— Отдай деньги! Отдай деньги, мужик! — долблю я по двери.
— Полегче с предъявой, козел! Я тебе руки ноги обломаю и в параше утоплю. Исчезни, а то сейчас с финкой выйду.
— Ты вор!
— Тоже мне прокурор нашелся. Вали пока цел! И шалаву свою забери.
Соседняя дверь приоткрывается. Над натянутой цепочкой видны губы в морщинах, кончик носа и недовольный глаз. Губы выпаливают:
— Будете скандалить, вызову полицию!
Дверь хлопает, один за другим щелкают закрывающиеся замки. В квартире Витала раздаются гудки домофона. Он поднимает трубку, продолжая сыпать угрозами, но под напором требовательного голоса стихает.
«Это участковый. Откройте дверь», — слышу я в домофоне.
Мама дорогая! Ничего себе скорость у московской полиции!
— Марго, нам лучше слинять, — предлагаю я.
Мы спускаемся по ступеням, и тут я понимаю, что голос участкового кого-то очень мне напоминает. Скрытая угроза, произнесенная уверенным тоном.
Вот дерьмо! Это наш враг!
Я останавливаюсь и удерживаю Марго:
— Это Тиски, а не участковый.
— Ты уверен?
Внизу хлопает входная дверь. До нас доносится:
— Моня, топай по лестнице, а мы на лифте. Поднимешься на верхний этаж и спустишься к семьдесят третьей. Если что, звони.
— Почему я?
— Худеть тебе надо, толстый. Достань мобилу и держи палец на кнопке вызова брата.
Я и Марго подавленно смотрим друг на друга. Теперь сомнений не осталось. Бандиты и сюда добрились! Они действуют как заправские профессионалы, одновременно прочесывая лестничную клетку и контролируя лифт. На этот раз с балкона не прыгнешь и под кроватью не спрячешься. Влипли!
— Я знаю, где можно укрыться, — шепчет Марго.
Прежняя решительность возвращается к ней. Мы спускаемся на этаж ниже. Марго нервно жмет звонок одной из квартир.
— Тут живет моя одноклассница, — объясняет она.
Натужно гудит старый лифт, кабина поднимается выше и выше. А снизу грузно топает Моня. Успеют нам открыть дверь или нет? Ну же! Открывайте! Пожалуйста.
Марго опускает палец с кнопки:
— Летом она обычно на даче.
Лифт останавливается у нас над головой. Бандиты выходят. Мы замираем, любой шорох — и нас услышат. А Моня уже преодолел половину пути.
«Что делать?» — кричит отчаянный взгляд Марго.
23
— Ну, что? Разве я не похож на участкового?
Тиски мгновенно оценил блатные татуировки на тщедушной фигуре алкаша, открывшего дверь квартиры с номером «73». Красноречивее их говорил затравленный взгляд мелкого урки.
— Правильно. Я хуже. — Тиски грубо пихнул алкаша, зашел внутрь и кивнул Кабану: — Проверь хату.
Пока Кабан осматривал убогое жилище, Тиски оседлал стул в центре комнаты, облокотившись руками о спинку. Перед ним покорно сгорбился хозяин квартиры.
