На прииск прибыли в 15.30. Уставшими, измотанными лесной дорогой.
Встречать начальника вышли Крутов и Бирюков. Сулема с Алимом взяли чемоданы, занесли их в вагончик шефа и удалились к себе. Крутов поприветствовал первым:
— С приездом, Дмитрий Сергеевич!
— Спасибо! Как вы тут?
— Трудимся, — ответил Бирюков.
— Как показатели, Евгений Алексеевич? — спросил Жилин у Крутова.
— Вам подробно доложить?
— Нет, в общих чертах, чувствую я себя что-то неважно.
— Может, вам фельдшера вызвать? У нас теперь медик свой. Прибыл, вернее, прибыла вчера.
— Я спросил про показатели, а не про фельдшера. План тянем?
— Да! Конечно! Даже перевыполняем!
— Это все, что я хотел услышать. Теперь о медике, кого прислали?
— Женщину из больницы, разведенку, между прочим. Вызвать? — с намеком спросил Бирюков.
Жилин взглянул на него холодным взглядом.
— Никого не надо. Сам оклемаюсь. Пойдемте ко мне, угощу водкой московской. Сам выпью и спать. Завтра не встану, работайте без меня! Только ты, Евгений Алексеевич, отчет за период моего отсутствия принесешь, ну а встану, все сам на месте проверю. Идем!
Трое руководителей прииска поднялись в вагончик. Жилин достал из сумки по бутылке «Особой» московского разлива, передал подчиненным. Третью открыл, разлил по стаканам.
— За возвращение, — поднял тост Бирюков.
— И за выздоровление, — поддержал его Крутов.
Выпили не закусывая.
— Ну все, мужики, извините, сами понимаете, прилягу я, — сказал Жилин, тем самым как бы выпроваживая гостей.
— Конечно, конечно, вы, если что, наберите по местному 08. Это фельдшерская палатка. Марина Алексеевна на вызов и прибудет, — объяснил Крутов.
— Ее зовут Марина Алексеевна?
— Да! Колбина Марина Алексеевна, работала в Рахтурской поселковой больнице медсестрой. Потом вот к нам! Детей нет, мужа, понятно, тоже. Жить, по сути, в Рахтуре негде, дом принадлежал родителям бывшего супруга. Лично единицу в штат пробил, — подробно разъяснил Бирюков. — Надеюсь, вы не против, Дмитрий Сергеевич?
— Не против! Но ее что-то не помню. Увижу, может, и узнаю. Ну давайте! Вам еще работать!
Бирюков с Крутовым вышли, оставив Жилина одного. Тот закурил, упав на постель жилого отсека. Надо было подумать. Оформить оконцовку дела. Там, в Москве. Докурив сигарету, Дмитрий Сергеевич крепко задумался.
В среду на стол начальника прииска легли три заявления об увольнении. Жилин вызвал к себе Бирюкова.
— Вот, Василий Иванович! Люди решили уйти от нас. И это, заметьте, впервые за многие годы. Выгоняли? Это да, но чтобы добровольно? Я такого что-то не помню! Поговорите с ними! — обратился Жилин к заместителю по режиму.
— Чем вы мотивируете свое решение? — спросил тот.
— У меня мать в деревне под Курском одна, приболела, — объяснил Филиппов, — годков ей много, не хочу, чтобы померла, не увидев меня. Да и напахался я здесь уже вволю!
— С вами понятно. Ну а вы, други наши нерусские? Чем вас-то работа и жизнь на прииске не устраивают? Находитесь в прямом подчинении начальника, особо не перетруждаясь. Льготники, можно сказать!
— Надоело! Как что — отпрашивайся, куда сходил — отчитайся. Не на зоне, а свободы никакой, — ответил Сулема.
— Такова специфика предприятия, вы же раньше не устраивали демаршей?
— До вас все было по-другому. А сейчас народу продохнуть не даете, а мы, горцы, не любим, когда нам говорят — туда нельзя, сюда нельзя. Надоело!
— Значит, дело во мне? В тех правилах, которые я установил как заместитель по режиму?
— Получается, так, — ответили чечены.
— Это мог сказать кто-то другой, но никак не вы. Вы-то как были, так и остались вольными птицами. То вас начальник прииска с собой забирает, то начальник милиции. Претензии ваши не имеют оснований. Но я, Дмитрий Сергеевич, только рад, что эти двое решили покинуть прииск. Рано ли, поздно я поднял бы вопрос об их привилегированном положении и потребовал бы принятия мер. Ну а раз они сами, то пусть уходят. Толку от них для производства никакого, а вместо них возьмем людей нужных, рабочих! Так что попутного им в спину. Или вам без них плоховато будет? — вновь с намеком спросил Бирюков у Жилина.
— Не говори глупостей! А меры ты ввел на прииске действительно драконовские! Мало тебе всыпали в управлении? Продолжаешь пытаться из людей рабов сделать?
— Вот вы как?
— Да, так! Сегодня эти уйдут, придут новые, вопросов нет. Сначала. Потом если вы и дальше будете продолжать свою активную, но никому не нужную политику, то уходить продолжат, а вот приходить? Сомневаюсь! С кем работать будем? Разрушить предприятие хочешь? — повысил голос Жилин, обращаясь к Бирюкову то на «вы», то на «ты». — Не дам. Понял? Ты здесь без году неделя, а уже коллектив взбудоражил, что до увольнения довел! Я против того, чтобы Сулеймановых отпустить, с Филиппом ладно, с ним все ясно, но Сулеймановых — нет!
— Начальник, — обратился Сулема к Жилину. — Все равно уйдем! Не подпишешь заявления — в прокуратуру писать будем! Мы не твоя собственность, мы свободные люди! Сами решать будем, где жить нам и работать!
— Ну и хрен с вами! Оформляй их, Василий Иванович, всех троих!
— Положена отработка — две недели, — напомнил заместитель по режиму.
— Это на усмотрение руководителя, — ответил Жилин. — Я в ней необходимости не вижу. Оформляй приказом, пусть подписывают обходной и валят отсюда. А ты мне на собеседование человек пять подготовь из резерва, который пока у нас еще есть. Я сам людей отбирать буду! Все! Свободны!
Сулема, Алим и Филипп удалились, унося с собой подписанные заявления.
Бирюков остался.
— Дмитрий Сергеевич, вы серьезно считаете меня виновником того, что приближенная к вам публика решила уволиться?
— Идите работайте, Василий Иванович!
— Нет, вы уж будьте любезны ответить на вопрос!
— Да! Именно так я и считаю. У нас еще состоится разговор, когда приедет вышестоящее руководство.
— Хорошо! Но я не буду молчать о ваших гулянках с начальником местной милиции и о наличии приближенных к вам прислужников из числа рабочих, чье предназначение в другом. Учтите это, я говорю вам в лицо.
— Можете поступать как знаете, это ваше право, только до комиссии все свои действия согласовывать лично со мной! Это приказ! До приезда руководства!
— Хорошо! Дождемся руководства!
— Вот именно, а сейчас идите, занимайтесь делом!
В выходные собрать пикник, как этого желал Никитин, не удалось. Жилин продолжал болеть, а те, кто всегда принимал участие в увеселительных мероприятиях, сдавали дела. Майор не знал о последних изменениях на прииске, поэтому позвонил, как обычно, в пятницу, накануне очередного сабантуя:
