Он почувствовал, как все его тело покрывается предательским холодным потом.
Джина, с ее сандалиями, ярко-красными ногтями, кожаным браслетом на щиколотке и длинными темными волосами, свободно падающими на плечи, выглядела невероятно юной. Именно такой, какой на самом деле и была.
– Ты можешь уделить мне десять минут? – Ее взгляд был серьезным, а на лице не было и тени обычной счастливой улыбки. Она казалась усталой, а под глазами залегли тени, которых Макс не замечал раньше. Здесь, в цвете люминисцентых ламп, все тайное становилось явным.
– Как ты сюда добралась?
Это не было праздным любопытством. Макс знал, что при разборе аварии возникла дополнительная проблема: как выяснилось, Джина не имела права сидеть за рулем взятого напрокат автомобиля, потому что по правилам компании пользоваться им могли «только лица, достигшие двадцати пяти лет». Компания согласилась закрыть глаза на это нарушение, но категорически отказалась предоставить Джине замену, и, таким образом, она осталась без средства передвижения.
И в этом не было бы ничего страшного, если бы она спокойно сидела в Тампе до самого отлета в Нью-Йорк.
– На автобусе, – коротко ответила девушка. – Потом на такси.
Макс кивнул и протянул Ларонде записку с номером телефона:
– Соедини меня с Келли Паолетти через десять минут. Кэссиди! – Джулз вздрогнул и поднял на него глаза, притворяясь, что только что заметил шефа. Он был неплохим актером, но Макс знал его, как облупленного, и поэтому не поверил. – Никуда не уходи, – приказал он молодому человеку и, распахнув дверь, пригласил Джину в кабинет.
Войдя за ней следом, Макс намеренно оставил дверь приоткрытой, но Джина вернулась и затворила ее.
– Спасибо, что согласился меня принять.
– У меня правда очень мало времени. У нас тут довольно серьезные проблемы.
Она уселась напротив его стола и скрестила длинные ноги.
– А когда у вас их не было?
– Верно подмечено. – Макс вымученно улыбнулся.
Джина не стала улыбаться в ответ.
– Я хочу кое о чем тебя спросить, – начала она. – Знаю, что тебе это не понравится, но…
Ну вот, начинается. Макс молча ждал.
Джина глубоко вздохнула:
– Почему ты перестал отвечать на мои звонки?
Он знал, что она спросит об этом. И у него был готов ответ. Он только не отрепетировал его перед зеркалом.
– Потому что я стал встречаться с женщиной, – глазом не моргнув соврал Макс. В конце концов, это было ложью только наполовину. – И я очень серьезно к ней отношусь. Ты, наверное, не удивишься, Джина, если я скажу, что наши с тобой отношения вряд ли можно было назвать чисто дружескими.
Макс знал, что рискует, признавая это, и сразу же заметил, как торжествующе сверкнули ее глаза. Пора уже хоть кому-нибудь научить эту девочку скрывать свои чувства. Каждая мысль или эмоция моментально отражались у нее на лице.
А он, подлец, пользовался этим для того, чтобы манипулировать ею. Хорошо хоть, что делал это с добрыми намерениями. Но если кто-нибудь захочет ее обидеть, это будет чересчур легко.
– Вот поэтому я и решил, что продолжать их будет неправильно, – закончил Макс.
Джина кивнула, а потом засмеялась:
– Ты классно врешь.
Макс чуть было не поерзал в кресле, сдержавшись только усилием воли. Типичная ошибка переговорщиков. Все лишние движения выдают неуверенность. Вместо этого он честно посмотрел Джине в глаза:
– Я не вру.
– Сегодня днем ты признался, что все еще чувствуешь гнев. Из-за того, что случилось со мной в самолете.
Да, признался, и это было правдой. И все-таки надо сидеть совершенно спокойно, не ерзать и не отводить взгляда, хотя ему и кажется, что он до сих пор отчетливо слышит звук, с которым голова Джины ударилась о приборную панель в кабине пилотов, когда эти подонки ее повалили…
Макс кивнул и даже улыбнулся:
– Разумеется, я чувствую гнев. Как и все, кто принимал участие в той операции.
– Еще ты сказал, что у меня нет причин волноваться за тебя, – настаивала Джина. – Что тебя не было в том самолете, и поэтому с тобой все в порядке.
– Все так.
Она покачала головой:
– Нет, Макс. Ты ошибаешься. Ты был в самолете.
Он постарался, чтобы улыбка вышла снисходительной:
– Джина…
Девушка подалась вперед и оперлась на стол, пристально глядя ему в глаза:
– Можешь сколько угодно притворяться, что тебя там не было, но ты был точно таким же заложником, как и я. Можешь говорить, что ты ушел из наблюдательного центра, но я знаю, что это не так. Я знаю, что ты слушал, когда… все это происходило. И видел, как я… как меня… видел все это, потому что спецназ везде установил камеры.
Макс не стал спорить.
Джина горько рассмеялась и откинулась на спинку стула:
– Смешно слушать! «Все это»! Когда «все это» случилось… Мы вообще об этом почти не говорим, а если говорим, то всегда иносказательно. Когда я «подверглась нападению». Когда со мной «произошел несчастный случай». – Она опять наклонилась вперед. – Меня изнасиловали и избили, Макс. А тебе пришлось смотреть и слушать, как меня насилуют и бьют. Это случилось не только со мной, но и с тобой тоже!
Макс все-таки поерзал на стуле и откашлялся. Он сделал бы что угодно, только бы не смотреть в горячие глаза Джины.
– Я думаю, что ты перестал мне звонить, встречаться со мной и разговаривать, потому что не хотел больше вспоминать обо всем этом.
Проклятье, кажется, сегодня она решила расставить все точки над «i». Макс уставился в окно, изо всех сил стараясь не думать о том, как рассыпались веером ее волосы, когда она лежала прямо под объективом скрытой камеры, и не вспоминать ее крики, сначала полные страха, потом – боли, а потом – отчаяния.
– Я думаю, – совсем тихо продолжала Джина, – тебе неприятно вспоминать об этом еще и потому, что ты считаешь, будто провалил ту операцию. А ведь ты не терпишь неудач.
Она замолчала, и, оторвавшись от окна, Макс встретился с ее спокойным и нежным взглядом. Похоже, настал его черед что-то сказать.
Невероятно, но эта двадцатитрехлетняя девочка, кажется, переигрывала его.
– Что я могу добавить, Джина? – голос зазвучал хрипло, и Макс еще раз откашлялся. – Ты задала вопрос, и я тебе ответил. Я понимаю, что ответ тебе не понравился, и теперь ты можешь строить любые теории, но это не…
– Ты не провалил ту операцию, – перебила его Джина. – Неужели ты сам не понимаешь? У тебя все получилось. Я жива. Я здесь!
