— Как долго еще будет проходить выставка? — спросила я.
— Завтра — последний день. И все.
— Как вы вообще решились выставлять ее?
— Меня уговорил Олег Иванович. И, честно говоря, я нисколько не жалею. На самом деле выставка принесла пользу не только другим, но и мне. Я теперь известный человек, а это так приятно. Олег Иванович обещал мне устроить показ вазы и за рубежом. Но немного позже.
Быстряков посмотрел на меня. Я поняла, что он хочет сказать: конечно, Гольдфельд сам все затеял, но пусть тешит себя мыслью, если она так ему нравится, что он только благосклонно соглашается, а не ищет возможностей сам.
Мы проговорили минут сорок. За это время я узнала не очень интересные для меня сведения из жизни владельца раритета, но слушала их с большим вниманием. Я все пыталась хоть какую-нибудь ниточку ухватить, но… Не было ее, хоть тресни!
По словам Марка Гиршевича выходило, что долгое время он владел вазой, а потом однажды пришел к нему Олег Иванович и упросил поделиться красотой. Вот он и согласился. И остался очень доволен. Он сразу получил известность, к нему теперь многие обращаются с предложением продать ценность, а еще есть предложения выставиться. Жизнь обрела смысл, ему стало интересно.
Как же мало человеку для счастья надо!
— А вы согласились бы ее продать? — задала я коварный вопрос.
— Скорее всего, нет. Конечно, такая мысль у меня возникала, — засмеялся Марк Гиршевич, — но я трезво рассудил и решил, что делать этого не стоит. Ну, продам я ее, и… обо мне все сразу забудут. Нет, так жить мне нравится гораздо больше.
— Но ведь вы станете богатым человеком?
— И что?
— Перед вами откроются все двери. И интереса прибавится. Делом каким-нибудь, опять же, можно заняться.
— Нет, Танечка. Пока я жив, с вазой не расстанусь.
— А завещание у вас есть?
— Нет пока. Смерть не входит в мои ближайшие планы.
— Как я поняла, родственников у вас тоже нет? — задала я еще один интересующий меня вопрос.
— Правильно поняли. Наследники отсутствуют, — довольная сытая улыбка расцвела на лице Гольдфельда.
Нашел тоже чему радоваться… Впрочем, я ничем не лучше его. Но у меня гораздо больше возможностей исправить это.
Я улыбнулась сама себе.
ГЛАВА 11
На улице я быстро распрощалась с Быстряковым, поймала машину и поехала в «Гарант».
По дороге я позвонила Наташе. Мне надо было периодически отчитываться перед ней, она все же деньги мне за работу платит. Правда, наш разговор не привнес в расследование ничего нового.
Пройдя мимо охранника на входе, я направилась прямиком к Тимохину. Очень может быть, что он еще не знает о смерти второго своего работника. Приятного мало первой сообщать ему об этом, но зато мне будет видна его реакция.
В приемной сидела молодая женщина. Я поздоровалась. Женщина подняла на меня глаза, улыбнулась и встала.
— Чем могу быть полезна? — приятным голосом спросила она.
Я же не могла и слова проронить. Внешность этой особы совершенно точно была мне знакома, но я никак не могла вспомнить, откуда я могу ее знать. И знаю ли вообще или только видела где-то? Имя на ум тоже не приходило.
— Я хотела бы встретиться с Александром Андреевичем, — ответила я, подходя поближе, чтобы рассмотреть имя на бейдже. Звали ее Галина Николаевна.
— Как вас представить?
— Иванова Татьяна.
— Подождите минуточку.
Девушка только заглянула в кабинет и тихо сказала несколько слов. После этого сразу кивнула мне.
Александр Тимохин уже стоял у своего стола. Он сдержанно улыбнулся мне и пригласил присесть.
— Здравствуйте, Татьяна… Простите, забыл ваше отчество.
— Можно просто Татьяна. Здравствуйте, Александр Андреевич. — Я опустилась на стул и чуть вздохнула. — Я понимаю, что встреча со мной ничего хорошего вам не сулит, но прийти к вам мне было просто необходимо.
— Вы что-нибудь узнали про смерть Сашкова? — Тимохин вынул пепельницу и поставил ее передо мной.
— Убили Селезнева, — негромко сказала я.
— Что? — Александр Андреевич уже было собрался сесть в свое кресло, но застыл над ним в неудобном положении. — Что вы сказали?
— Сегодня утром было обнаружено тело Никиты Селезнева. У него отравление газом. — Я пристально наблюдала за реакцией руководителя фирмы. — С первого взгляда похоже на несчастный случай, но у меня есть все основания думать, что это тоже убийство.
— Да что вы говорите? — Тимохин все же плюхнулся в кресло. — Селезнев? Убит? Быть такого не может!
— Я не шучу с вами. На самом деле так. Хорошо, что я вас застала на работе. Мне было бы интересно услышать, что вы обо всем этом думаете.
Александр Андреевич молчал. Он подошел к шкафчику, вынул из него бутылку водки и два стаканчика и снова сел. Налил в один, выпил, а потом посмотрел на меня.
— Если бы я видел вас первый раз, то ни за что не поверил бы в то, что вы говорите. Выпьете? — встрепенулся он.
— Да. — Я и подумать не успела, как ответила. — Немного, — добавила я. — Машина у меня в ремонте, так что можно чуть-чуть.
Тимохин плеснул мне и себе еще водки.
— Скажите, а что вы сами думаете по этому поводу? — спросил он. — Знаете, для меня ваше сообщение — большой удар. Я, честно говоря, даже не знаю, как поступить и что делать. Он же совсем еще молодой. Хотя, конечно, не в том дело. Но тогда получается, что эти две смерти связаны? Они ведь вместе работали. И… это связано с моей фирмой! — искренне ужаснулся он.
— У меня тоже такие мысли в голове, — мотнула я головой в знак согласия. — Поэтому и пришла к вам.
— Но я ничего не знаю. У меня все спокойно, кажется. А если дело в выставке? Кстати, а вам так не кажется? Быть может, убийства связаны именно с ней?
— Мне приходится думать обо всех вариантах, — успокоила я его. — И все же, Александр Андреевич, попробуйте вспомнить про Никиту. Как он вел себя в последний день, что говорил? Может, странное в его поведении что-то было? Не торопитесь отвечать, подумайте.
Тимохин быстро выпил еще, и мне почему-то стало неудобно — я тоже чуть пригубила. Потом закурила.
— Я видел его только мельком в коридоре. Правда, после смерти Сашкова мы с ним говорили, но он сам ничего не мог понять. На него, честно сказать, я и не смотрел. Мне надо было про работу услышать. Про Глеба. А когда встретились в коридоре, это было за день до похорон, Никита какой-то задумчивый был. Мы с ним поздоровались, я спросил, как дела. Он ответил, что пока нормально все. Торопился я, сразу разошлись.
— А что значит его «пока»? Селезнев так и сказал: «дела пока нормально»? Вы точно помните? И вам не показалась такая формулировка странной? — прицепилась я к фразе.
