На глазах далеко не молодого мужчины я увидела слезы. И даже опешила. Неужели он и впрямь собирается покончить жизнь самоубийством?
— А вот так говорить не нужно. Все уладится. Все будет хорошо. Марк Гиршевич, а может, вы меня все же в комнату позовете? Мне на самом деле есть что вам сказать. Вы же видите, я не голодранка с улицы.
Мужчина ничего не мог сказать. Он просто махнул рукой в сторону гостиной, а сам пошел в ванную комнату. Скоро он вернулся.
— Вы простите. Но я… Для меня это такой удар. В самое сердце. Кто-то очень жестоко решил со мной поступить. И зачем я только ее всем показывал?
«Сам же, дурак, хотел, — подумала я. — Вот теперь и получай известность».
Гольдфельд подал мне газеты.
— Вы видите, об этом уже пишут в прессе. Сообщают, что ведется следствие. Только у меня все равно нет никакой надежды, что я еще когда-нибудь увижу свою драгоценность. О боже!
Мне стало искренне жаль его. А еще мне стало ясно, что вазу действительно украли и сделал это не он сам. Значит, можно перед ним открыться.
— Я знаю, Таня сначала не хотела вам говорить правду, — начала я. — Впрочем, она и не сказала… Дело в том, что Таня — частный детектив.
— Кто? Ваша внучка Татьяна? Частный детектив? С ума сойти!
— Я не вру.
— И что?
— Она, когда к вам приходила, не в газету статью хотела писать. Она расследует убийство охранников, которые вашу вазу перевозили. Теперь сомнений быть не может: их гибель напрямую с кражей связана.
— Да вы что придумали? При чем тут они? — пожал плечами Марк Гиршевич.
— А вы сами подумайте. Сначала убивают охранников, потом крадут вазу…
— Ну и что? Не убили же тех идиотов-охранников, которые везли ее в тот проклятый день!
— Это говорит только о том, что первые охранники что-то знали или подозревали. Их и убрали. А последние были просто пешками. Зачем лишние смерти, если и так удалось украсть?
— Хи, а может быть… — задумчиво согласился со мной Гольдфельд.
— И зачем же вы так ругаетесь? Никак от вас не ожидала, — нахмурилась я. — Таня о вас только положительное рассказывала. Говорила, что вы мировой парень, и все такое хорошее.
Гольдфельд заткнулся. Он, наверное, никак не мог переварить сообщение, что кто-то может называть его мировым парнем. Я бы сама в такое не поверила. Но надо же было еще как-то усыпить его бдительность. А что лучше лести может помочь в таком тонком деле?
— Все равно я не могу понять.
— А вам и не надо. Вы подумайте, не слышали ли вы чего в тот последний день работы выставки. И еще: оружие у охранников было, но его, оказывается, сломали. Они знали об этом или нет? Вы ведь приближенный. Должны быть в курсе всех дел, касаемых вашей персоны и вашей вазы.
— В тот день я даже с ними не поехал. Расслабился, как говорится. Обрадовался. Триумф захотел отметить. Отметил! Я с Быстряковым и еще двумя дамами в ресторан пить отправился. И ничего про кражу не знал. Ах, если бы я там был! Да я бы зубами вцепился в глотку врагу! Но судьба распорядилась иначе. Теперь мне остается только молча страдать. Но я так этого дела не оставлю…
— Конечно.
— Кстати, — Марк Гиршевич в первый раз с интересом посмотрел на меня, — вы сказали, будто Татьяна — частный детектив. Тогда, будьте добры, как только она найдется, попросите ее ко мне зайти. Я найму ее для поиска вазы. Она хороший детектив?
— Лучший в городе Тарасове, — не стала скромничать я.
— Вот и отлично. Деньги у меня есть, так что заплатить я сумею. Сколько она обычно берет? — небрежно спросил Гольдфельд.
— Двести баксов в день плюс необходимые или непредвиденные расходы.
— Ого! — Гольдфельд примолк. — Все равно, пригласите ее ко мне. Большего, конечно, я не смогу дать, но столько потяну.
«Вот жадина! — подумала я. — И чего прибедняется?»
— Обязательно ей передам. Но и вы, пожалуйста, если вдруг увидите ее, скажите, чтобы домой шла. А то я волнуюсь.
— Ну конечно.
Гольдфельд проводил меня до двери. Вид у него был невеселый.
ГЛАВА 14
Едва я вернулась в машину, зазвонил мой сотовый.
— Да.
— Иванова, ты дура? — услышала я знакомый голос и риторический вопрос. А как еще такой вопрос назовешь? Ответа-то он явно не требует. — Чего так запросто телефон хватаешь? Тебя же нет на свете. А если бы не я звонил, а кто-то другой?
— Мельников, хватит поучений. Что там у тебя?
— Что у тебя? Как ты? Выздоравливаешь?
О-па! А я, честно говоря, совсем и забыла про свою болезнь. Вот до чего углубилась в дела.
— Конечно, а что мне остается делать, — вздохнула я.
— Иришка тебя не обижает?
— Было бы правильнее спросить, не обижаю ли я ее.
— Ну, ты у нас не такой человек, чтобы девочек обижать. В общем, Танюха, Селезнева действительно отравили. У него во рту остались следы талька от шланга. Впрочем, сам шлаг воняет газом за три километра. Ты была права.
— Я и не сомневалась. А что с моей машиной? Вы поспрашивали в ремонтной мастерской? Они все проверяли?
— Говорят, все. И я склонен им верить. Быстрякова тоже опросили. Он, кстати, так расстроен твоей смертью. Я думал, заплачет, когда я ему сообщил новость, — подколол меня Андрей.
— Хватит уж.
— А что? Он так расписывал свои вспыхнувшие чувства.
— Так что он сказал?
— Он сказал, что сам проехался на машине, как взял ее из ремонта. Все было хорошо. А потом побежал за цветами. Было такое? Дарил?
— Ну, дарил, — нехотя ответила я.
— Ну и вот. Он уходил минут на десять-пятнадцать. Затем пришла ты, села в машину и уехала. Он и представить не мог, что видит тебя в последний раз. Интересовался, когда похороны. — Мельников вдруг рассмеялся. — Обещал все устроить в лучшем виде. Устроитель наш…
— Хватит ржать! — отрезала я. — Есть что еще сказать?
— Да нет.
— Ты смотрел дело Сашкова? Я ведь давно тебя об этом просила, — решила напомнить я, будучи уверена, что он ничего не сделал или не накопал.
— Смотрел. Только там глухо. Правда, есть две фамилии свидетелей. И все.
— Что за фамилии?
— Они все равно ничего тебе не скажут.
— Мельников, хватит ломаться. Запер меня тут, в глуши, да еще и говорить ничего не хочешь. Так разве можно делать?
— Хватин, инициалов не помню, и Лезеда.
— Как? — Мне пришлось переспросить. Много разных необычных фамилий я на своем веку слышала, но такую впервые.
