Споры затронули даже имя Господа. Его называли Джошуа, Иешуа, Изус или Иисус в зависимости от национальности и языка. Кто-то называл его Бар-Аббас, что означало «сын отца», другие же возражали, что Бар-Аббас — это совсем другой человек, просто его первое имя тоже было Иисус. Тем же, кто называл его Иисус-бар Иосиф, противостояли другие, утверждавшие, что, если Господь называл себя Сыном Божьим, значит, он не мог быть сыном человека, как все спасители, которые были до него.
Но Амелии все это было безразлично, безразлично, кто прав, а кто нет, и как зовут Господа на самом деле, потому что она, в отличие от остальных, не верила ни в Иисуса, ни в его божество, ни в его пророчества. Амелия посещала еженедельные собрания христиан потому, что там она находилась среди друзей, которые не шептались и не сплетничали у нее за спиной, были доброжелательны, красиво пели хором и делили благословенный хлеб во имя распятого мученика. Но главным образом она ходила туда потому, что, как и обещала ей Рахиль, злой призрак, обитавший в голубом кристалле, который она носила под платьем, не мог проникнуть в этот дом, он оставался за порогом, и весь день Амелия наслаждалась спокойствием, любовью и чувствовала, что страх отпускает ее.
Наконец, все были в сборе, и субботнее собрание должно было вот-вот начаться. Рахиль собиралась зачитывать из Торы. Она выбрала отрывок из Второзакония: «Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем его». Рахиль все-таки порвала с синагогой, где женщине запрещалось зачитывать из Торы перед народом. Когда раввин сказал ей, чтобы она это прекратила, она напомнила ему, что Мириам была проповедницей и помогала своему брату Моисею выводить израильтян из Египта наравне с ним, а не как его подчиненная.
Но не успела она развернуть свиток, как в сад вбежал один из рабов, которых она отпустила на волю, с сообщением о прибытии запоздавшего гостя. Когда все услышали, кто приехал, среди собравшихся поднялось сильное волнение.
Обернувшись к престарелой Фиби, Амелия спросила:
— Кто приехал?
— Ее зовут Мария, она знала Господа, — Фиби произнесла это с глубоким уважением, но в голосе ее звучало сомнение, что такая великая личность почтит их скромное собрание своим присутствием. — Эта женщина располагала средствами и влиянием, она предоставляла Иисусу и Его последователям свой кров и стол, чтобы они могли распространять Его учение. — Амелия знала, что среди последователей Иисуса было много женщин, — женщин, которые отдавали Ему и на распространение Его учения свои деньги, так же, как делали это сейчас Рахиль, Фиби и Хлои. Но она и не думала, что кто-то из них еще жив. Фиби между тем продолжала: — Мария была его сподвижницей и его первым апостолом. Когда Иисуса взяли под стражу, Петр и остальные мужчины стали отрицать, что они знают его. Когда же Иисуса распяли, только женщины сидели у креста и плакали. Эти женщины сняли с креста его тело и отнесли его в гробницу. А после того как гробницу опечатали, именно они стояли снаружи и сторожили его, в то время как испугавшийся Петр и остальные мужчины где-то прятались. Воскресший Иисус явился именно этой женщине и сказал ей о том, что воскрес. — Я втайне верю, — произнесла с просветлевшим взором пожилая женщина, — что когда Господь вновь сойдет к нам, то первой его увидит эта женщина, Мария.
Внешне гостья выглядела ничем не примечательной. Это была женщина весьма преклонного возраста, маленькая, сгорбленная, закутанная в белую домотканую одежду. При ходьбе она опиралась на клюку, к тому же ее поддерживала молодая спутница; когда же она заговорила, голосок ее оказался трепещущим, как крылья бабочки. Ее греческий представлял собой разговорный диалект Палестины, поэтому ее молодая спутница переводила собравшимся ее речь на латынь. Слова ее были простыми, но шли от сердца.
Стоял жаркий июльский день; в саду раздавалось гудение мух, пчелы наполняли жужжанием воздух. Слабый ветерок едва долетал в сад, было душно. Какой-то старик в углу начал клевать носом.
Сначала Мария попросила присутствующих помолиться вместе с ней. Все встали, раскинув руки и откинув назад головы в подражание распятому Христу, и, устремив взор к небесам, громко и в унисон запели. Потом некоторые осенили себя крестом. И Мария начала свой рассказ:
— Мой Учитель был добрейшим из людей. Он любил маленьких детей, и душа его страдала при виде болезней, нищеты и несправедливости. Он исцелял, благословлял и учил добру.
Полдневный жар проник в сад, подобно гостю, который, желая послушать рассказ, принес с собой волшебное тепло, снотворные чары, обратившие слова старой женщины в ритмический напев. Амелия, задремавшая от жары под ритмичную речь Марии, почувствовала, как парит в какой-то измененной реальности, как будто глотнула неразбавленного вина, а затем она и вовсе перестала воспринимать слова, перед ней начали возникать образы. Она видела себя вместе с Иисусом — как они гуляют по зеленым холмам Галилеи; как она стоит на берегу озера и слушает Его проповедь, которую Он произносит из рыбацкой лодки; как она сидит на траве среди валунов, а Он, стоя на холме, говорит о милосердии, доброте и о том, что нужно подставлять другую щеку; она пила на чьей-то свадьбе Его вино и почувствовала, как по ее щеке скользнула его улыбка, когда он прошел мимо.
Мария рассказывала о сборщиках налогов и священниках, об умершей девочке и о человеке по имени Лазарь. Амелия видела ужин, состоявший из рыб и хлебов, чувствовала запах пыльных дорог и троп Палестины и слышала цокот копыт лошадей, на которых проезжали римские солдаты.
Этот душный воздух, жара, гудение пчел и весь сад как будто погрузились в другое время и в другое место и увлекли за собой Амелию. Еле слышный голос Марии вызывал в ее сознании живые образы. И вдруг…
Она увидела Его! В саду у Рахили! Еврея-отступника и мирного проповедника, вооруженного фанатика и сына Божьего — все эти образы вихрем взвились с раскаленного каменного пола и, призрачно мерцая в воздухе, наконец-то слились и превратились в человека.
Амелия оцепенела. Слова Марии, роящиеся в густом воздухе вместе с пчелами и стрекозами, соткались в человеческий образ, и Амелия увидела Его. Когда Мария рассказывала, как вопрошал Иисус, почему Господь возложил это бремя на Него, Амелия видела сомнение в Его глазах и капельки пота на лбу. Когда же она рассказывала о том, как Он молился, Амелия видела исходившее от Его лица сияние. И все, что она слышала об Иисусе, которого проповедовали и о котором спорили, слилось в единый облик, который уже не был ни мифом, ни загадкой, но Божественным Человеком, рожденным женщиной, который взвалил на свои плечи все слабости, сомнения и надежды — весь удел человечества.
— А потом Его предали, — произнесла дрогнувшим голосом Мария. — Римские солдаты сорвали с Него одежду и стали насмехаться над Ним, они прокололи Ему лоб шипами и в клочья изодрали спину кнутом. А затем моего Учителя принудили нести перекладины, предназначенные для Его креста, через весь Иерусалим, и люди смеялись и кидали в Него грязью. Его запястья и ступни прибили гвоздями, а потом высоко воздвигли крест, чтобы Его было видно всем. И мой добрый Учитель висел на нем, беспомощный и истекающий кровью, униженный и посрамленный. А когда на Его раны стали слетаться мухи, и в легких уже почти не оставалось воздуха, а на лицо легла тень предсмертной агонии, Он заговорил. Он попросил Отца, чтобы Тот простил людей, которые сотворили это с ним.
