— Видел. Поэтому предлагаю несколько иной путь.
— А если все-таки добровольно не расколется?
— Будем верить науке: опять же, еще в Москве я попросил психологов на основании изучения личного досье Чочуа и конкретных фактов его теперешней «жизни и работы» ответить на кое-какие мои вопросы. Получился психологический портрет: интеллектом не блещет, способности ниже средних, безволен, неинициативен, труслив. Вывод: на вопросы ответит добровольно, под прессом неблагоприятных — для него или для его семьи — обстоятельств будет молчать о контакте, как рыба.
После секундной заминки Виталий негромко произнес:
— Я полагаю, что ключевое слово здесь «…для его семьи»?
Талеев, не отвечая на вопрос, сказал:
— Сегодня среда. В твоих записях указано, — он коснулся листов бумаги на столике, — что по четвергам Чочуа после работы заезжает за своим сыном во Дворец детского творчества, где тот занимается игрой на кларнете. На этом факте и будет строиться наша операция. На ее разработку у нас в распоряжении, — Талеев посмотрел на часы, — уже меньше суток. Так что приступим, господа, к обсуждению немедленно, не забывая, что надо решить еще технические вопросы.
* * *
Гюльчатай медленно открывала глаза. Она хотела рассмотреть окружающую ее обстановку как можно незаметнее, сквозь «шторку» длинных, полусомкнутых ресниц. Однако перед глазами продолжала оставаться лишь какая-то светлая муть. Попытка перевести взгляд в сторону принесла нарастающую боль в висках, от которой пришлось зажмуриться. Тогда девушка попыталась хотя бы определить положение своего тела в пространстве. Это удалось лучше: затылок опирался на что-то умеренно мягкое, а ноги и руки явно покоились на чем-то горизонтальном. Значит, она лежала, а перед глазами был белый потолок.
Решительная попытка сесть не увенчалась успехом, зато принесла осознание, что ее руки и ноги удерживаются прижатыми к лежаку мягкими широкими ремнями. И тут же чуть в стороне раздался голос:
— Очень мобильный организм. Я еще не видел, чтобы так быстро приходили в себя после…
Его перебил другой голос, тоже мужской, но ниже и грубее:
— Она уже слышит нас?
— Безусловно! Лекарство прекрасно действует. Минут через пять вы сможете побеседовать с ней.
Туман в голове быстро рассеивался. Мозг стремительно возвращался к своему обычному активному состоянию. Стоп, почему «возвращался»? Значит, он был отключен? Несомненно. Но как долго? Медленно и последовательно Галина «прислушалась» к своему организму. Похоже, что долго. Часы, дни? Она легко разомкнула губы — странно, что они не запеклись, — и шепотом выдавила:
— Г-где… я?
— Ну, говорю же: это не человек, а машина! Минуты не прошло, замечательно!
— Оставьте свои восторги! Лучше приведите ее в сидячее положение.
Гюльчатай услышала металлический скрип каких-то рычагов и почувствовала, как поднимается спинка ее ложа. Выше, выше, почти вертикально…
— Ну, вот, так устраивает?
— Вы свободны, доктор. Однако не уходите далеко, побудьте в холле, а сюда пришлите сестру.
Послышались шаги и тихий щелчок дверного замка. Приготовившись к новой вспышке боли, девушка резко распахнула глаза. Боль была, но совсем не такая острая, как в первый раз, а затухающая, тягучая… Картинка перед глазами, хоть и изменила цвет и насыщенность, продолжала оставаться мутной.
В это время мягкая влажная ткань коснулась ее лба, прошлась по бровям и бережно вытерла оба глаза. Остаток влаги на ресницах и веках промокнул сухой тампон.
— Достаточно! Вы свободны, идите к доктору.
Галя подняла веки и сразу увидела скрывающуюся за дверью женскую фигуру в белом халате. Потом ее взгляд переместился влево, на человека, стоящего в изножье кровати. Это был коренастый, грузный мужчина, во всем облике которого, несмотря на возраст — хорошо за сорок, — ощущалась недюжинная сила. Грубый голос принадлежал, без сомнения, именно ему.
Боковым зрением Гюльчатай мгновенно зафиксировала всю аскетичную обстановку помещения: кроме ее кровати, лишь тумбочка на некотором удалении, одинокий стул и штатив для капельниц. Окна в комнате не было. Свет исходил от нескольких люминесцентных ламп под невысоким потолком. Все было окрашено в белый «больничный» цвет.
Мужчина посмотрел на наручные часы, потом на входную дверь и повернулся к кровати.
— Если бы моя воля, стер бы тебя в порошок. — Мужчина не обращался к пленнице, он тихо говорил сам с собой. — Ненавижу террористов! Мразь!! — Его старательно приглушаемый голос все равно заполнял все помещение и отдавался в ушах раскатами неблизкого грома. — Мне плевать, скажешь ты что-то или нет. Сдохла бы, как собака или грязная свинья, по вашим мусульманским понятиям. Такие, как ты, должны исчезнуть с лица Земли! — Мужчина громко выдохнул. — Что ты помнишь?!
Черные глаза Алексеевой в упор разглядывали квадратное лицо с чуть подергивающимся в нервном тике левым углом плотно сжатого рта. «Интересно, это хронически или только в минуты сильного волнения?» Девушка помнила все. И вызов к профессору Хочалава, и потерю сознания в кабине лифта, и потом… Именно этот человек пытался заставить ее говорить. Ну, а методы… Что ж, вполне приемлемые методы для таких случаев. Она не обижалась. Ха-ха! Галя даже помнила, что его зовут Владимир Панов и он руководит в Центре службой безопасности. Она молчала.
— Вижу, что все помнишь. Прав доктор. Уточню, что несколько дней мы продержали тебя в состоянии искусственного сна. — Губы Панова чуть раздвинулись. Наверное, это означало улыбку. — Исключительно в целях собственной безопасности. С таким-то послужным списком, — он неторопливо покачал мощной головой, — я не рискнул бы оставлять тебя даже связанную под охраной целого караула. — Он снова взглянул на часы. — Но сейчас тебе предстоит встреча с… большими людьми. У них другие методы.
Именно в этот момент открылась дверь и в палату вошли двое. Гюльчатай знала обоих. Не по встречам в лаборатории — такой чести она не успела еще заслужить, — а по изученным ею фотографиям и кратким досье. Женщина была директором Реферального центра общественного здравоохранения Анной Жвания. Более интересная для Галины в другой ипостаси: начальника Специальной службы внешней разведки до 2008 года. Мужчина — Оливер Ллойд, официальный представитель ЦРУ при посольстве США в Грузии, неофициальный куратор Реферальной лаборатории.
Они остановились рядом с ее кроватью и какое-то время безмолвно разглядывали девушку. Заговорила, на правах старшей, Жвания, обращаясь к начальнику своей службы безопасности:
— Я вижу, ты все-таки попытался разговорить ее своими методами.
«Значит, следы на лице еще остались, — подумала Алексеева. — Не слишком долго я спала».
— Или просто вымещал злость?
Панов ничего не ответил, он одним пальцем легко поднял стул за спинку и аккуратно поставил рядом с кроватью. Потом вежливым жестом предложил директрисе сесть. Она поблагодарила кивком головы и аккуратно расположилась на краешке сиденья: спина прямая, руки покоятся на сдвинутых коленях, прикрытых юбкой миди.
