— С кем ты контактируешь? — спросил Татаринов.
— А вот этого я вам не скажу, — ответил нагло и сухо Галинкаф. — У меня жена и двое детей, если я сдам свой контакт — это значит, что я крыса. А если я крыса, то жить мне и моей семье останется день или два. Так что извини, больше ты от меня ничего не услышишь. Я показал тебе место, может быть, тебе и повезет и ты увидишь, как похищенных детей грузят на подводную лодку. А может быть, и нет, я не знаю.
— Не скажешь?
— Нет!
— Волшебный ты человек! — по-русски сказал Татаринов, заранее понимая, что его поймут только свои.
Командир уже хотел связываться с Москвой, чтобы сообщить о своих последних шагах, но прежде он должен был все еще раз обдумать и проанализировать все детали, которые ему были известны.
Галинкафа отпустили, но внушили ему напоследок, что расстаются, но не прощаются.
— Ну, что будем делать? — пытался разговорить своего начальника Голицын, пока тот прогуливался по бережку и выкуривал сигаретку.
— Мыслей у меня, товарищ старший лейтенант, нет никаких. А пока их у меня нет, сиди тут на берегу и карауль. Если Галинкаф не соврал, значит, мы должны увидеть, как людей привезут и посадят на лодку. Если соврал — пусть не обижается. Придется навестить его еще раз. А мы с Диденко поедем. Возьмешь удочку, приедешь сюда и будешь рыбачить целыми днями и ночами, пока или бандюганы на нас не выйдут, или мы на бандюганов не выйдем. Или, может быть, какая-нибудь мысль появится, которой сейчас нет.
Будучи людьми опытными, Голицын с Диденко определились, что Голицын, как более молодой, хотя и старший по званию, будет дежурить по ночам, а Диденко днем станет ловить тут рыбу. Потом поочередно они будут отсыпаться и в таком режиме смогут протянуть столько времени, сколько нужно будет Татаринову.
* * *
Сильвия сидела в камере вместе с еще тремя девочками. Их всех держали в каменном мешке с железными кроватями и тонкими матрасами на протяжении нескольких суток. Она не могла точно сказать, сколько прошло времени, потому что часов у них не было, окна не было, туалет был прямо в комнате и им приносили еду три раза в сутки.
Когда их разбудили, она не понимала, который час, утро или вечер.
Вытолкали на улицу.
Ей и еще двадцати детям разного возраста, которых партиями выводили на воздух во двор двухэтажного дома, стоящего в каком-то недостроенном коттеджном поселке, стали быстро сковывать руки наручниками, правда, не заводя их за спину. Потом им нужно было одному за другим подняться по ступенькам в чрево небольшого автобуса.
Сильвия взглянула на небо и увидела высоко над головой маленькие серебристые точечки звезд. Захотелось реветь, но она сдержалась.
После того как русские спасли ее и вытащили из плена, она думала, что скоро поедет домой. А когда ее и других спасенных детей передали в руки местной полиции, она начала говорить, как ее зовут, адрес и телефон родителей, чтобы люди в форме позвонили им. Более того, она просила позвонить сама, но сержант не дал ей такой возможности. Записал все и пообещал, что вскоре за ними приедут.
Каково же было ей видеть и осознавать, что через два часа за ней и за другими детьми приехали не ее родители, а два незнакомых мужика! Сказав, что они из службы опеки, наверное, для того, чтобы никто не поднимал шума и крика, посадили их в небольшой микроавтобус и повезли.
Когда машина выехала за город, Сильвия, как самая старшая, начала задавать вопросы, но ей посоветовали заткнуться. Когда же она попробовала протестовать, авто остановилось. Один из мужчин оставил переднее сиденье, открыл боковую дверцу и, зайдя в салон, надел на нее наручники, а затем и заклеил рот скотчем.
Стало страшно. Домой они не попадут. Что с ними станет?
Как только приехали в поселок, мальчишку постарше, с татуированными руками, отделили от остальных и увели куда-то, больше она его не видела. Двоих маленьких русских повели в какую-то отдельную комнату, а ее впихнули к трем девочкам, которые все как на подбор оказались ладными и крепенькими спортсменками и дочерями эмигрантов.
У них было вдоволь времени поболтать, и, поскольку среди сокамерниц она встретила и тех, кто жил в Амстердаме, Сильвия могла сделать для себя один неутешительный вывод, что девочки достаточно молоды для того, чтобы работать в каких-то борделях, но возраст у них именно тот, который интересует извращенцев. Им было от одиннадцати до тринадцати лет, и Сильвия была самая старшая. Она даже вначале не догадывалась, почему попала вместе с этими детьми в одну компанию, но потом подумала о своем росте и решила, что выглядит несколько младше, чем ее сверстники, которым бог дал рост, но не дал гибкости и смелости, в противном случае нечего делать в спортивной гимнастике.
Она не могла сказать, сколь долго их держали в камере, но по ощущениям прошло явно больше десяти дней. Для того чтобы не свихнуться, поскольку ни книг, ни радио не было, она начала дня через четыре отжиматься от пола и растягиваться, вовлекла в это занятие и остальных, поскольку делать практически больше было нечего. Ну, разве только реветь, а реветь девчонки были горазды, особенно в первые дни. Сильвии, как старшей, приходилось подавать пример и не впадать в панику, хотя ей самой очень хотелось всплакнуть. Но она терпела, вспоминая достаточно жесткого тренера, который просто убивал ее на бревне, заставляя раз за разом совершать кульбиты до потери сознания. Вот тогда было тяжело, там просто был ужас. А здесь — здесь морально давили.
Если бы она была еще чуточку резче, то убежала бы от тех двоих, которые пытались захватить ее. А теперь… Ужас!
Автобус несся по пустынной дороге около двух часов, потом они остановились рядом с берегом моря. Охрана, или, правильнее, надсмотрщики, ничего не говорили им. Однако дали каждому по стакану воды и желающих вывели оправиться в кустики. На этом весь сервис закончился.
На несколько часов их оставили в покое в салоне, но не разрешали общаться друг с другом.
Здесь были дети разных национальностей и разного возраста, но вряд ли кто-то был старше Сильвии. Складывалось такое ощущение, что она попала в младшие классы средней школы. Дети были глупыми, и многие за то время, что их держали в заточении, успели прийти в себя, и им даже казалось, что они принимают участие в некотором приключении. Это было ясно по шепоту, по тому, как они вели себя. Уже никто не плакал, и даже больше — им было интересно.
Много ли человек понимает в свои восемь лет, или в десять, или даже в двенадцать? Когда тебя кормят, не бьют, не стращают, ты через какое-то время утрачиваешь чувство самосохранения и просто принимаешь этих всесильных взрослых как есть, даже не пытаясь понять, что происходит на самом деле. А не понимаешь и не пытаешься просто из-за того, что в жизни не сталкивался с насилием. Ты просто не готов к этому, ты не знаешь, что это такое, и ты не понимаешь, как это может быть.
Сильвия была девочкой с широким кругозором, и у нее был доступ в Интернет. Она знала, что на свете существуют такие люди, как педофилы и извращенцы, которым нужны вот такие маленькие дети. Она даже могла догадываться, сколько это стоит. Конечно, она не знала сумм, но она понимала, что они дорогой живой товар. И она в том числе. Только она не боится. У нее уже есть мальчик, то есть был мальчик. И они уже все попробовали. Однажды, сразу после тренировки. Так что на ее счет похитителей ждет сильное разочарование. От этой мысли она улыбалась, продолжая сидеть у окна в автобусе, который стоял на берегу моря с потушенными фарами.
