Высвобожденная из лап злодея Сильвия после выхода на палубу принялась заниматься привычным для девчонок делом — реветь.
Бойцы без Бертолета, назначенного нянькой, собрались на капитанском мостике, прихватив с собою Сильвию и доктора.
По сути, у Татаринова был один-единственный вопрос, на который он хотел получить ответ.
— Скажите мне, мистер Пинту, — спокойным голосом начал Кэп, — почему из всех подростков из двухэтажного серого здания вы забрали именно Сильвию?
Оскалившись желтой эмалью, доктор сообщил, что он любит детей и поэтому хотел спасти хоть кого-то от рук русских садистов.
— Сильвия, иди помоги там с маленькими нашему офицеру, — вежливо попросил Татаринов Сильвию, и та, озаботившись новым делом, быстро ушла на палубу, всем своим видом показывая невозможность находиться рядом с трансплантологом. Гордая польская кровь.
Как только девочка ушла, командир повел бровью, и кулак Голицына влетел в обтянутую кожей скулу.
У боксеров-профессионалов, говорят, удар под тонну: вес кулака, помноженный на скорость и поделенный на десять…
— Вы не имеете права! — закричал Пинту.
Ошибка. На Татаринова орать во время допроса не рекомендуется.
Кэп вытащил нож боевого пловца и пощекотал бедро доктору.
За всю свою жизнь Пинту вряд ли когда-либо ощущал что-то подобное. Согнувшись, он рухнул на бок и зашелся животным криком.
— Перестаньте орать! Вы и так перепугали всех детей.
Татаринов повторил свой вопрос, склонившись над доктором и не торопясь убирать нож.
Сидящий в капитанском кресле Диденко, наблюдая за сценой, посоветовал Татаринову дать доктору еще по морде.
Татаринов прислушался к совету.
Получив очередной увесистый тумак от русского, доктор стукнулся головой о пол и на время затих.
— Так лучше, — развязно похвалил командира старший мичман. — Ты видишь, какой он стойкий.
Татаринов вышел на свежий воздух.
Пришло время докладывать.
Москва в лице вице-адмирала с большим оптимизмом восприняла информацию о том, что девчонка освобождена.
— Отлично! — воскликнул Старостин, что было на него совсем не похоже. — Отправляйтесь обратно в Хусавик, там вас будет ждать картеж из Рейкьявика, им и передадите детей.
Отключившись, Татаринов нахмурился. «Кортеж». Какое-то чиновничье словцо, пафосное, далекое и непонятное простому человеку.
Да какого черта! Они освободили детей, схватили доктора, собрали доказательства, что тот просто потрошит бедных ребятишек.
Вернувшись, Татаринов увидел, что пришедший в себя доктор сидит, привалившись к приборной панели, и это при том, что руки у него связаны за спиной.
— Вернемся к нашим баранам, — нехотя сообщил Татаринов и как бы невзначай наступил на колено доктора.
Тот вскрикнул, ожидая резкой боли, но ее не последовало, поскольку русский не спешил давить.
— Доктор, зачем вам Сильвия?
Татаринов хотел разгадать ребус, но данных у него не хватало. Файлы зашифрованы в голове доктора. И их надо открыть. Не понимая, что там происходит в верхах, он не мог обеспечить ни собственную безопасность, ни безопасность группы, ни безопасность детей.
И чего ему ждать на берегу, что там за кортеж такой?
Татаринов ненавидел допросы…
Пришлось надавить на колено.
Хирург попеременно то выл, то орал, но не говорил, продолжая переносить невыносимую для нормального человека боль.
Тем временем Диденко не без помощи Голицына развернул судно и взял курс на крохотный исландский порт.
Пройдет около четырех часов, и они снова прибудут в Хусавик, чтобы передать детей и доктора властям Исландии.
Глядя на то, как Татаринов допрашивает трансплантолога-маньяка, Диденко вспоминая себя на хирургическом столе, всякий раз порывался встать, но раненая нога не давала ему этого сделать. Доктор искоса поглядывал на взбешенного русского, который не скрывал своих амбиций по поводу возможности отыграться.
Сплевывая на металлический пол корабля свой желтый зуб, Пинту засмеялся и сказал русским, что они оба дебилы. После чего получил еще одну зуботычину и успокоился.
На мостике появился Голицын и с торжествующим видом доложил, что смог обнаружить в чреве корабля и арестовать команду из двенадцати человек — они прятались в машинном отделении.
— Прямо целое следствие пришлось проводить, пока их всех из шкафов да из ящиков достал, — пожаловался старлей, глядя на Пинту. Ну а что делать, судьба переменчива. Одному терпеть — второму добывать информацию.
Среди членов экипажа находился и штурман, который провел корабль к Хусавику. Как только швартовы были отданы, штурмана отогнали от штурвала и велели ему и остальным членам команды валить отсюда на все четыре стороны.
Сбросив трап, морячки быстро покинули судно. Никто не старался спорить с вооруженными русскими, тем более что количество трупов на палубах не оставляло больших иллюзий по поводу того, что бывает с теми, кто дерзнет спецназу…
Действительно, на пристани Татаринова и компанию поджидали несколько черных больших машин, а вокруг машин толпились бугаи в пиджаках и черных очках…
Татаринов спустился с небес. Из всех лиц только физиономия детектива Манчестера была ему знакома, остальные — «в первый раз вижу». Рядом со следователем из Рейкьявика стояла дама лет пятидесяти в костюме кофейного цвета. Ее лицо выражало обеспокоенность. Рядом с дамой возвышалось чудовище мужского пола, весящее килограммов сто пятьдесят — сто шестьдесят и подпиравшее своей лысиной небосвод.
— Мистер Татаринов… — на плохом английском попыталась угадать толстуха, и Кэп от безысходности — не отказываться же ему от собственного имени — согласился, что это он. — Ваше командование должно было отдать вам приказ.
— Да. — Командир оглядел четыре джипа «Шевроле» и человек двадцать мужиков, вылезших из них, вооруженных бластерами. Разглядывая демонстрацию силы, Татаринов подумал, что бедный Хусавик до сего дня не знал такого количества вооруженных людей со времен викингов.
— Вы освободили Сильвию Польна? — Женщина улыбнулась, но лучше бы она этого не делала. Акулы дохнут от зависти, крокодилы лезут в петлю, жабы стреляются. Какой милый ротик!
— Мы спасли еще два десятка детей. Они все наверху.
— Хорошо, хорошо. — Крокодилица потирала ласты. — Мы приехали за Сильвией. За остальными детьми скоро придет автобус.
Татаринов как бы ненароком посмотрел на Манчестера, но тот не подавал ему никаких сигналов.
Еще раз осмотрев встречающую публику, Кэп сморщился, но дал сигнал Голицыну, чтобы тот вывел только Сильвию.
