Экономка обняла скульптора за плечи и препроводила в библиотеку.
— Это доброе дело, синьор Буонарроти! Синьора будет вам благодарна, если сразу не умрет с горя… — она снова всхлипнула. — Вы сами знаете, насколько она обожала сыночка. Я послала за двумя синьорами, мастерицами обмывать да обряжать покойников, потом покойника снесут в ледник, сейчас с молодым синьором, упокой его Господь, священник, падре Бастиан, который служил здесь, в домовой часовне. Господь будет милосердным к нашему Филиппе, я знаю, потому что сердце у него было доброе!
Добрая женщина распорядилась отправить кухонного мальчишку за всем необходимыми в мастерскую синьора Буонарроти, а после уткнулась скульптору в плечо и дала волю слезам.
— Все книги виноваты, синьор! Ох, синьор Микеле, вы же знаете, какой он состоятельной семьи, чего не хватало? Зачем нашему мальчику дались эти книги, будь они прокляты… — экономка высморкалась в промокший от слез платочек и кивнула в сторону высокой, изысканно украшенной лестницы, предназначенной, чтобы снимать книги с самых верхних полок. Сейчас стремянка валялась на полу. — Забрался на самый верх и, конечно, свалился. Не первый раз такое, синьор, но раньше обходилось, а сегодня ударился затылком прямехонько об столешницу — видите? Как только Святая Дева допустила такое? — на массивной дубовой столешнице были хорошо видны следы запекшейся крови и несколько присохших волосков, в лучах солнца они казались нитями золота. Синьора Косма доверительно понизила голос. —
Я наказала ничегошеньки здесь не трогать до приезда синьоры Франчески, пусть сама все увидит…
Микеланджело опустился на корточки и оглядел стремянку со всех сторон. Падающий человек естественным образом оттолкнул бы стремянку ногами, и она упала бы в центр комнаты, а не лежала так аккуратно, параллельно стене, как эта.
— Скажите, синьора Косма, дверь в библиотеку была открыта?
— Да, была открыта. Прислуга услышала грохот и сбежалась со всех комнат, даже с улицы прибежали. Окно тоже было раскрыто настежь, представляете? Хотя Филиппе боялся сквозняков, я всегда сама проверяла оконные задвижки.
Забытая всеми створка продолжала упрямо хлопать на ветру, наполняя комнату могильным холодом. Из окна был виден внутренний двор, в нем аккуратно уложенные охапки просмоленной соломы.
Микеланджело прикрыл створку и вернулся к разговору с экономкой.
— Действительно, несчастный синьор Филиппе! Он был таким предусмотрительным молодым человеком, боялся и сквозняков, и всяческой заразы. Попросил меня прислать целый воз просмоленной соломы, чтобы окуривать дом. Не припомните, кто помогал разгружать телегу из вашей прислуги?
— Ох, не до соломы мне сегодня было, но все равно спасибо за хлопоты! Вот, падре вышел… — в полумраке галереи, у дверей библиотеки врач перешептывался с человеком средних лет. Доминиканская ряса и крест, исполненный в самой аскетической манере, выдавали в святом отце сторонника преобразований недавнего монастырского настоятеля Савонаролы. — Пойдемте, отведу вас к синьору Филиппе…
Несчастная женщина продолжала говорить о своем хозяине, как о живом.
* * *
Врач и священник изъявили желание наблюдать за работой скульптора и не оставили ему возможности возражать. Синьора Косма последовала за ними, всхлипывая на ходу. Под высокими сводами подвала Микеланджело разложил полосы ткани, которыми перекладывают слои гипсовой массы, чтобы придать форме прочность, расставил посуду для смешивания гипса и кувшины с водой и маслом, для смазывания кожи и волос, а также выложил большой кусок воска — намеревался отлить восковую маску, как только гипсовая форма застынет. Приходилось торопиться — он стремился обогнать смерть, которая имеет свойство изменять человеческие черты. Морщинки, бугорки, складочки, словом, все, что придает лицу живость, изглаживается смытое дыханием Вечности.
Он подозвал подмастерье, имя которого вспомнил не сразу, велел без остановки перемешивать гипсовую массу, чтобы она не схватилась раньше срока, а сам направился к телу — чтобы получить безупречную посмертную маску, главное правильно зафиксировать голову. Обычно он подкладывал между шеей и затылком небольшой деревянный чурбачок. Установил его на место, уверенно взял покойника за виски, чтобы поправить голову — кожа Филиппе при жизни аристократически бледная, приобрела нездоровый синеватый оттенок, мало свойственный людям, погибшим от удара затылком. Этот специфический синеватый цвет кожи, проступающий на телах повешенных, он не мог спутать ни с каким другим!
Синьор Буонарроти разделял мнение многих артистов, что для верного и точного изображения внешности необходимо знать, что таится внутри человеческого тела, поэтому числил в товарищах синьора Палача и за совсем умеренную плату его пропускали смотреть мертвецов или вовсе отдавали тела казненных для анатомических штудий. Пальцы скульптора привычным движением подняли веко умершего — на белке глаз можно было различить алые точки кровоизлияний. Еще один явный признак удушья!
Пальцы пробежались по затылку, он хорошо запомнил, что запекшейся крови на столешнице было совсем немного для раны такого размера. Любому эскулапу, хотя бы раз вскрывшему труп висельника, хорошо известно, что в момент повешения кровь мощно приливает к внутренним органам. Теперь он утвердился в своих подозрениях достаточно, чтобы поделиться ими с доктором Паскуале.
Медик скептически пожевал губами, нацепил очки и без большого желания склонился к телу. Он мог просмотреть кровоизлияния, хотя весьма схожие признаки наличествуют и при ударе затылком, кровь же может отсутствовать в силу своего излияния внутрь черепной коробки. Когда лица без должного образования берутся устанавливать причину смерти, вместо того, чтобы заниматься своим делом, — выходит только путаница и неразбериха, пожаловался он падре. Всякий член врачебной гильдии, и даже цирюльники, знает, что при удушении физиологические жидкости, наличествующие в теле убиенного, имеют свойство истекать наружу. Он же при первом осмотре несчастного молодого человека — Requiescat in pace!
[17]
— не обнаружил ничего подобного.
— Иногда удавка задевает некие скопления нервных волокон, что вызывает остановку сердца и мгновенную смерть даже у молодых и здоровых людей, в таком случае излития жидкостей не происходит, — парировал Микеланджело.
Падре спрятал ладони в длинные рукава, приблизился к ним, хищно уставился на тело: главный и неоспоримый признак удушения петлей — след от удавки. Медику следует осмотреть шею несчастного на предмет оного следа еще раз.
Доктор Паскуале, хотя и слыл человеком набожным, вполголоса помянул нечистого, из-за козней которого срывается прием больных в аптеке. Проще говоря, он безнадежно опаздывает на чертов прием, фармацевт разобидится и найдет себе другого компаньона (как у всякого врача с достойной репутацией, основу его заработка составляли комиссионные с продажи лекарств от фармацей, куда его приглашали принимать больных). Он резко дернул ворот покойника, чтобы обнажить шею.
