В дополнение он написал записку к родственнице синьоры — аббатисе Марии, — как умел подделал почерк падре Бастиана, подписался его именем и незамедлительно отправил письмо в монастырь с посыльным.
По этой причине матушка Мария получила известие о смерти сестры раньше, чем поднялся переполох, и прибыла к одру покойницы первой. Письмо было отправлено поздним вечером, а слуги нашли мертвую синьору только утром.
Микеланджело прервался и поискал глазами синьора Таталью — все время правовед стоял у стены и делал заметки на обрывке бумаги, но сейчас его не было. Возможно, правовед ушел огорченным, как только услышал, что аббатиса Мария оправдана.
Он продолжил излагать обвинительные факты.
Когда изваяние было загружено в повозку, злодей избавился от сообщника, который стал для него слишком обременительным. Тело крепкого молодого человека было обнаружено в парке у дома мессира Бальтасара. Чтобы скрыть явственные следы шрамов, он покрыл тело слоем белил.
Зачем он это сделал?
Такие шрамы способны безошибочно указать, кем был убиенный.
Он являл собой опасного умалишенного, содержавшегося в богадельне бенедиктинского монастыре Сан-Сильвестро-при-реке. Мессир Бальтасар пользовал тамошних монахов вместе с их подопечными от разных хвороб и счел возможным привлечь двух своих пациентов к работе в чумном карантине. Он разделял старинное поверье, гласящее, что мор щадит умалишенных, блаженных и урожденных уродцев. Вполне обычная практика для мессира Бальтасара, он постоянно использовал своих бывших пациентов в качестве прислуги. Однако на этот раз умственное расстройство превратило этого молодого человека в весьма опасного. Он покидал карантин, перемазавшись белилами и обнажившись, и при помощи удавки душил молодых людей. Один Господь ведает, кем он себя считал и что происходило в его помраченном разуме.
Возможно, сам злодей расскажет об этом больше?
Здесь сообщается его имя.
Микеланджело подошел к судейскому балкону, протягивая вверх сложенную записку. Подеста перегнулся через перила, свесился вниз и принял листок, аккуратно развернул, но замешкался и повернулся, спрашивая света.
* * *
В этот момент в темноте у погасшего костра произошло некоторое оживление — впотьмах кто-то толкнул соседа. Сержант городской стражи заорал:
— Держите его! Хватайте! Не дайте ему уйти.
Вся площадь сразу пришла в движение — стража и зеваки, все еще торчавшие на площади бросились ловить и хватать друг друга.
— Факелы! Несите факелы! — командовал сержант.
— Погодите, синьоры! Мы должны огласить имя!
— Прошу, поторопитесь, ваши милости.
Подеста встал у края балкона, откашлялся, пододвинул факел и зачитал:
— Здесь написано Тимотео Нико да Феррара Ломбарди.
— Хватайте врача, синьоры!
По всей площади замелькали факелы — люди носились взад и вперед, срывая с соседей капюшоны и шляпы, пока не выволокли в центр площади человека в одежде чумного доктора, и, осыпая пинками, потащили к виселице.
— Тащите сюда! Быстрее! Сегодня петля не останется пустой!
— Маска! Снимите маску, — в отчаянии пытался перекричать гомон Микеланджело.
Маску действительно сняли — набитый травами клюв никак не пролезал через петлю, — и отпрянули от жертвы со вздохами разочарования — это был всего лишь пьянчуга, которому ловкач — маэстро Ломбарди в сутолоке успел заткнуть тряпкой рот, связать руки набросить сверху свой плащ, нацепить маску и нахлобучить шляпу.
— Где же сам доктор? Неужто черти взяли?
— Бесы утянули гада живьем прямо в ад!
Синьор Буонарроти приложив некоторое усилие, добрался до капитана городской стражи, который вместе с двумя монахами пытались уберечь святого отца от тычков и ударов, которые перепадают каждому, кто волей судьбы оказался посреди разгулявшейся толпы, крикнул:
— Я знаю, где его искать! Он не бросит добычу, он вернется в карантин за статуей.
Отец Джироламо все это время молча наблюдал за своей паствой, прошипел:
— Замолчите, Микеле, прошу вас! Тише.
Но было уже слишком поздно, один из добрых синьоров забрался на парапет, размахивал над головой факелом и орал во все горло:
— Переловим всех клятых врачей — потом выберем нужного!
— Да перебить их всех к чертям! Никакого толку от них, — гневно кричали горожане. — Перебьем как крыс! Сожжем карантин!
— Сожгем карантин! Спалим огнем! От него вся зараза!
Пока добрые синьоры вооружались факелами и палками, оповещали знакомцев, достойных участвовать в расправе и новой тревожной волной расползались по ночным улицам, Микеланджело побежал к ближайшей коновязи. Выбрал коня получше, нимало не смущаясь тем, что у животного есть хозяин, и во весь опор поскакал к карантину.
* * *
Черную ночь заполнял запах гари и тревоги, не спешиваясь, он перескочил через ограду, и поскакал к небольшой постройке, которая, как он сразу понял, служила здесь чем-то вроде мертвецкой. Монахи, санитары, врачи бросились следом за ним с криками и бранью, но крики не волновали скульптора, человека, которого он искал, среди них не было. Зато сутулая фигура угрюмо перемещалась в сторону рва, куда день за днем сбрасывали страшный урожай, скошенный болезнью.
Он перерезал доктору дорогу, сорвал с него маску — перед ним стоял маэстро Ломбарди. Освещенное факелом лицо не выражало никаких эмоций — паралич отнял у него такую способность.
Микеланджело соскочил с коня и схватил негодяя за горло:
— Где она? Говори, где статуя!
— Ее нет, синьор.
— Сейчас удавлю тебя собственными руками! Ты не мог сбросить изваяние в ров — в одиночку статую оттуда не вытащить. Значит, статуя в мертвецкой среди трупов?
— Ее там нет.
— Удавлю!
Он потащил маэстро в сторону небольшой постройки, свободной рукой размахивал факелом, который выхватил у какого-то прохожего по дроге. Только огонь удерживал монахов на некотором расстоянии от него.
— Синьор, остановитесь! Прекратите! — кричали братья. — Вы что обезумели?
Пока Микеланджело пытался ногой вышибить двери, маэстро извивался в его руке подобно угрю на раскаленной сковородке:
— Скарпелино, туда нельзя входить. Там все пропитано ядовитыми испарениями. я сам… сам. запер все ставни, задвижки вытяжек и заложил щели… Я думал он составит мне деньги. мессир обманул и меня, и статую. изваяния там нет. ничего нет. у меня ничего нет! Совсем ничего! Все было напрасно.
Скульптор вломился в темное помещение, где духота была густо приправлена горькими запахами трав, каленого железа и сладостью тлеющей плоти. Он закашлялся, но решительно прошел внутрь осветив крошечную комнатушку факелом. В середине стоял стол с гранитной столешницей, на котором лежало накрытое просмоленным холстом тело. в головах тела были разнообразные хирургические инструменты, больше смахивавшие на инвентарь палач. Он с размаху перевернул стол: тело грохнулось с глухим чавканьем, инструменты звоном отпраздновали свое падение. Сгреб с полок баночки, в расчете найти тайную дверь в стене, чуть ослабил хватку, маэстро Ломбарди выскользнул из его пальцев, подхватил с пола ланцет, наставил на него, крикнул монахам:
