— Пойдем, Танюх, пора! — проговорила голова помолодевшим голосом.
— Наконец-то!
— Девонька!
Гена ворочал языком с трудом, но в глазах его светилась мысль, и это было главное.
— Девонька! — Голос его был жалослив. — Дала бы ты покою старому человеку, ну что ты издеваешься надо мной, а?
Гена, по голому завернутый в лоснящееся Аяксово пальто, торчал из него тонкой, поросшей седым волосом шеей и лысой головой. Аякс в подштанниках стоял рядом и с материнской заботой приглаживал жиденькие вихорки зa его ушами.
— Вот мы какие! — гордо продемонстрировал он мне страдающего Гену. — Разобиженные, — поправил пальто на его груди, — но чистые!
— И ты тоже! — вперил Гена в Аякса воинственно блестящие глаза.
— И почти трезвые! — закончил тот, не обращая внимания на укор.
— И нам сейчас похмелиться принесут. Попробуй скажи после этого, что я о тебе не забочусь!
Вениамин накинул на плечи дедову телогрейку и уселся с ним рядом — плечо к плечу. Я даже умилилась от вида этой парочки. Вот только выражения лиц были у них чересчур контрастны — страдальчески перекошенное у Гены и блаженное у Аякса.
— Причешись, Венчик.
Я протянула ему расческу.
— Ну зачем я тебе, девонька?
— Хватит дурить, дед! — остановила я его решительно, но довольно мягко.
— Да, дружище, да. — Аякс безжалостно драл гребнем спутанную шевелюру. — Ты ее не знаешь, с ней такие спектакли не прокатывают!
— И ты тоже! — Дед повторно бросил в лицо Аяксу свой невразумительный укор.
— Тоже, тоже! — примиряюще согласился тот и протянул Гене расческу.
— Одни врачи кругом! — прошептал дед, отворачиваясь.
— Тыкву клинит! — сделал вывод Аякс, сожалеюще причмокнув, осторожно поскреб расческой дедовы уши, спрятал ее в карман телогрейки.
— Действуй, Татьяна, чего время тянуть?
Гена опять вдохновился возмущением, развернулся и возопил с энергией еще большей:
— Как можешь ты с ней такие разговоры вести?
— Какие? — попробовал перебить его Аякс, но не тут-то было, Гена закусил удила всерьез.
— Она же мент!
— Кто? — Вениамин задохнулся от возмущения. — Она? Она в жизни им не была! — орал теперь он, выпучив глаза. — Она всю жизнь сама по себе, как мы с тобой на базаре!
— Эх, вы! — вибрировал дед. — Враги вы подлые!
Неизвестно, чем бы кончился этот постепенно разгоравшийся скандал, за которым я следила с интересом ценителя, не появись в дверях сторож с цветным пакетом в руках.
— А это кто? — подозрительно прищурился Гена. — Еще один?
— Это гонец! — успокоил его Аякс.
Сторож молча выставил на лавку бутылку водки, положил рядом половину ржаной буханки, достал из кармана здоровенную головку чеснока.
— Так-то лучше! — проговорил шепеляво, косясь на меня. — А то вас с улицы слыхать.
Приятели, навострив уши, пристально следили за его движениями.
— Пойду я, — предложил он нерешительно, водя руками по одежде.
— Ты сначала свое выпей! — потребовал Аякс справедливо.
— Да ладно! — попробовал тот отказаться. — Последний раз, что ли? Потом рассчитаешься. Тут вам-то мало будет.
— Давай, давай! — настаивал Аякс. — Тебя еще уговаривать!
Сторож наполнил неизвестно откуда взявшийся стакан, влил в себя водку и, отщипнув корочку, покинул помещение.
Выпили и бомжи, по очереди и истово, пожевали хлебушка.
— У тебя, девонька, сигаретки нет? — спросил моментально посветлевший ликом Гена.
Я протянула ему сигарету, с тревогой следя за вновь потянувшимся к бутылке Аяксом.
— Допьете, когда уйду! — скомандовала, отбирая у него стакан.
— И то! — поддержал меня дед. — Подождем маленько, дадим улечься родимой.
— Какой человек! — качнул головой, любуясь им, Аякс.
Им становилось лучше с каждой минутой. Хорошо, как говорят в народе. У деда даже зарумянились заросшие седой щетиной щеки.
— Ладно, девонька! — Он хлопнул Аякса по колену. — Так и быть, расскажу я вам печаль мою, пусть мне будет хуже! Может, спать легче станет.
— Конечно, станет! — обнадежил его Вениамин. — Давай!
— Ведь я не всегда бродяжкой был. Жену имел, дом, работу, все как у людей. Вспоминаю сейчас все как в другой жизни, не в этой. Друзья приходили в гости. Мария моя принимала их. Хорошая была женщина!
Гена всхлипнул и потер глаза.
— И Володя в гости захаживал? — подтолкнула я его в нужном мне направлении.
— Володя? — удивился Гена и, посуровев, ответил:
— Нет, с Володей мы познакомились позже. Он из тюрьмы вышел, и на вокзале мы встретились. Летом. Слово за слово, о том о сем, переночевать, говорит, Геннадий, меня не пустишь? Отчего же, говорю, пожалуйста! Только удобно ли тебе будет у меня-то? Он смеется — удобно!
Привел я его в свой подвальчик, устроил как у Христа за пазухой — на раскладушечке. И зажили мы вместе. Я своим промышлял, а он по дереву резал.
Коробочки всякие, шахматы, зеркальца складные делал. Что я продам, что он сам ларечникам загонит.
Аякс приобнял деда за плечи, задумчиво слушал. Я не торопила, не лезла с вопросами, помня о его способности видеть кругом одних врагов.
— Хорошо мы с ним зажили. И жили так до холодов. И тут — вот беда, ревматизм меня ломать начал. И жилец мой, как на грех, исчез на несколько дней. Я уж думал — или в «контору» попал, или, грешным делом, бросил меня на произвол судьбы. И то, зачем ему меня, больного, кормить?
С неделю, не меньше, прошло, вернулся Володя. Я тебе, говорит, дед, дворец для престарелых нашел на всю зиму, собирай вещи. Помыл меня в баньке, одеться заставил более-менее и привез на дачи, к Ефимычу. Сторож это тамошний, — пояснил для Аякса. — Ефимыч меня расспросил, присмотрелся и сдал Филипповым с рук на руки. И впрямь попал я во дворец. И в лучшие годы, с Марией, в таких роскошествах жить не приходилось. Верите, даже толстеть щеками начал. А что? Сплю, ем да чай с Ефимычем гоняю.
А работы-то всей — снег разбросать и полы вымыть, особенно когда хозяева нагрянут водочки с друзьями попить. Так зима и минула. А весной то ли черт, то ли Бог по душе босиком прошелся — такая тоска взяла, хоть вой на луну! Я раз к Володе в город съездил, второй, третий и решил бросить дачу эту к чертовой матери!
— Нет, какой человек! — восхитился очень искренне Аякс.
