Я попытался выяснить, дышит ли брат. Похоже, да. Я здорово подбил ему глаз, но кто-то тщательно протер то место, где лопнула кожа.
«Да, мне определенно нравится Джим», – решил я.
– Так мне тащить его домой? – искренне беспокоясь, спросил Кроткий Джим.
– Ты отличный друг нам обоим, – ответил я, извиняясь.
– Даже и не мечтай, – рассмеялся Джим, направляясь к лестнице. – Когда он очнется – не знаю, какие беды одолевали вас в последнее время, он всегда заявлял, что вы очень близки, – ты, несомненно, сочтешь меня законченным мерзавцем. Вал, отходящий от такой дозы морфина, – нечто славное и грандиозное. Желаю тебе всей удачи мира, поскольку тебе понадобится не меньше.
Я слишком беспокоился о Вале, чтобы уйти в Гробницы. И дело не в том, что на этот раз он окончательно перебрал. Просто никто не мог гарантировать, что если он проснется, когда меня не будет, чертов прохвост не уплывет в Бразилию. Поэтому я нашел сушеной мяты и заварил чайник. Мой брат спокойно терпел пот и озноб, и даже тот момент, когда сердце начинает колотиться наподобие колибри, не слишком досаждал ему. Но сейчас, похоже, он дошел до упора. Значит, мне понадобится мятный чай – и, если чай не поможет, ведро. Я принес их.
К счастью, мне пришлось ждать всего минут двадцать. Я сидел на полу, спиной к стене, рядом с соломенным тюфяком, когда Вал сел. Он походил на дикаря, который только что вылез из пещеры и украл щегольской мужской костюм.
– Что, – прохрипел он голосом грубее древесной коры, – я тут делаю?
– Приходишь в себя после морфина, – дружелюбно сказал я. – Тебя притащил Кроткий Джим.
– Этот напыщенный дурачок…
– А мне он нравится.
Вал несколько раз потер лицо рукой.
– Ты больше никогда не хотел меня видеть.
– Я передумал.
– Почему? – спросил он, запихивая глазные яблоки на место.
– Потому что я не очень хороший брат, но хочу попрактиковаться.
Вал выкашлял какую-то гадость, принадлежащую Пяти Углам, и вытянул из кармана красный шелковый платок.
– И как же ты собираешься учиться, Тим?
– Буду наблюдать за тобой, наверное. Таков мой план.
– Тогда ты, – прохрипел в платок Вал, – туп как пробка.
– Знаю.
Больше половины своей жизни я полагал гнуснейшими преступлениями брата против меня работу пожарным, морфин и разврат, именно в таком порядке. И у меня ни разу не возникало даже малейшего желания простить Вала за одно из них. Но зная, что его величайшее преступление – кровавое пятно, темное и мрачное, из тех, что могут напрочь стереть человека… Удивительно, но простить это оказалось легче. Минувшей ночью, ковыляя домой, я вдруг осознал: я могу избавиться от человека, который лишил меня родителей. Я просто могу позволить Валентайну уйти. И тогда я подумал о том, как восхищался безупречностью, с которой брат набивал голубей маслом, нутряным салом и майораном, собираясь их тушить, о нашем всегда вытертом до блеска окне, о том разе, когда у нас закончились носовые платки, и Вал разрезал старый жилет на квадраты, а потом подшивал их. Я подумал о том мужестве, которое требуется человеку, чтобы идти в огонь и спасать людей. Я думал о причинах, побуждающих идти туда. Лишь бы не начать выкрикивать его имя на всю Элизабет-стрит.
– Мятный чай? – с подозрением каркнул Вал, открыв один глаз.
– Да.
– Все вправду так плохо?
– Да.
Так оно и было. Но самое неприятное – я имею в виду период ведра – заняло всего полчаса, и когда тошнота отступила, Вал засунул голову в мой тазик и умылся, а потом мы вместе сошли вниз. Вскоре я нашел в буфете завернутый в тряпицу вчерашний хлеб миссис Боэм, кусок фермерского сыра и немного домашнего пива. Небо уже совсем посветлело, воздух после пролетевшей бури был прохладным. Тихое настороженное утро. Я закончил готовить кофе и уселся напротив брата. Вал, подняв брови, смотрел на лист оберточной бумаги.
– Твой кофе, – заметил он, – пахнет, как подметка ирландского ботинка.
– Должен тебе сразу сказать, ты больше не увидишь ни Коромысла, ни Мозеса Дейнти. Я не прикладывал к этому руки, но они… их вряд ли найдут. Они спелись с Шелковой Марш, а потом повстречались… с людьми, которые не желали моей смерти.
Для должного горя брат еще недостаточно отошел от наркотиков. Но он чуть ссутулился.
– Значит, дело закрыто. Знаешь, мне самому казалось, от этих ребятишек начинает пованивать крысятиной. Но никак не мог проглотить, уж больно давно они со мной топтались.
– Мне нужно знать, что ты выяснил у Мэтселла и Писта. Я и сам могу их найти, но…
– Но они уже все мне выложили. Ты стал убойным художником, – добавил он, глядя на коричневую бумагу.
– Помогает думать. Так что же Пист нашел в лесу и рассказал шефу?
– Этот огрызок старого голландского тоста и впрямь такой сметливый, как говорят, – вздохнул Вал, ставя локти на стол и мрачно глядя на хлеб. – Я так понимаю, ты знаешь, что он отыскал у могилы порядочно овчинок. Ну, он нашел и девку, которая с ними баловалась, и она быстренько ему все вывалила. Звать ее Мэдди Сэмпл.
Мэдди Сэмпл была симпатичной и румяной фермерской девицей семнадцати лет, которая жила в вишневом саду у леса, где были найдены кондомы. Мистер Пист, благослови чудаковатого мошенника, отыскал ее, заглянув в ближайший к месту захоронения паб – салун под названием «Фэйрхевен», предполагая, что девушка живет поблизости, – и там принялся приставать к каждой молли, которая удосужилась заговорить с ним. Как и следовало ожидать, успеха он не имел. Но такое поведение заставило мужчин призадуматься, не потянет ли старикана на их собственность. И довольно скоро некий парень по имени Бен Уизерс, в котором было больше рыцарства, чем мозгов, предупредил Писта не глазеть на Мэдди, если только он не хочет получить от Бена кулаком в глаз.
– Задиристо, конечно, – пояснил Вал, – но Мэдди Сэмпл не замужем за Беном Уизерсом. Он живет у пивоварни, в четверти мили оттуда. И тоже у леса. И тогда наш мистер Пист заинтересовался, какого дьявола малыш Бен так беспокоится.
Мистер Пист еще не встречался с Мэдди Сэмпл. Но скоро отыскал ее в вишневом саду, когда сказал ее родителям, что его жена больна и ей требуется временная компаньонка с жизнерадостным характером. За приличные монеты, сказал он, и вложил парочку в руки родителей, как жест доброй воли. Сэмплы пожелали его жене скорейшего выздоровления и отправили его прямиком в сад, поговорить с Мэдди. Когда Пист мягко объяснил ей, что он нашел, чего хочет и что она получит, если притворится, будто едет к его жене, Мэдди вымыла руки и поехала с ним в Гробницы.
– Мэтселл и Пист допросили ее, а уж эта пара знает, как утешить девицу, – заметил Вал, макнул кусок хлеба в слабое пиво и рискнул откусить. – Стоило сунуть ей в руки стаканчик французских сливок, как девка начала мотать пряжу ярд за ярдом. Такого, как Бен Уизерс, на всем свете не найти, но он еще не закончил ученичество на пивовара. Бен Уизерс немного с перчиком насчет того, с кем она разговаривает. У Бена Уизерса отличные лодыжки для джиги. Когда они сбили ее с темы юнца и спросили, не видела ли она там чего-нибудь пыльного, она сказала, что туда время от времени приезжает экипаж. Видела его дважды.
