Глава первая
На двух берегах
Контр-адмирал Степан Степанович Лесовский обвёл всех тяжёлым взглядом, пошевелил густыми белесыми усами и промолвил:
– Господа! Как вам известно, Североамериканские Соединённые Штаты в настоящий момент ведут борьбу с мятежниками. Нам, представителям императорского флота, предписано оказывать всяческую моральную поддержку местному правительству, избегая при этом вовлечения в открытый конфликт с силами бунтовщиков и европейскими державами. Поскольку город Нью-Йорк наводнён моряками иностранных флотилий, в том числе тех, которые в скором времени могут оказаться врагами Его императорского величества, я приказываю всем соблюдать величайшую осторожность в словах и поступках, и следить, дабы суда не посещались разного рода случайными личностями. – Контр-адмирал выдержал многозначительную паузу. – Местный градоначальник изъявил желание навестить нас с дружеским визитом. Его посещение будет сопровождаться наплывом многочисленных официальных лиц и журналистов, и мы должны, что называется, показать товар лицом. Посему приказываю: палубы надраить, суда, поелику возможно, привести в порядок, командам почиститься, господам офицерам быть в парадной форме. Образцового содержания от вас не требую, понимаю, что только что из похода, но и позориться перед иностранцами нам ни к чему. Российский императорский флот должен внушать чувство уважения к стране, его пославшей, и глубочайшее почтение к августейшему имени. – Лесовский опять помедлил. – Пока все свободны. Кроме вас, Семён Родионович. Хочу поговорить касательно вашей миссии.
Офицеры потянулись к выходу из кают-компании. Никто не проронил ни слова, все переваривали короткую речь командующего. Сидевший в заднем ряду штатский – подтянутый короткостриженый человек средних лет, в чиновничьих рейтузах и облегающей бежевой рубашке, подвязанной у воротника синим платком, проводил глазами выходящих и положил ногу на ногу, скрестив на колене костистые пальцы.
– Как я понимаю, – обратился к нему Лесовский, – перед отъездом в Сан-Франциско вы намерены встретиться с нашим посланником.
– Совершенно верно, Степан Степанович, – ответил тот.
– И речь, я полагаю, будет вестись о планах совместных действий против англичан и французов…
– В случае объявления ими войны России.
– Да. Разумеется. Так вот я бы хотел попросить вас одним из пунктов беседы поставить вопрос о польских каперах. Пускай барон Стекль поднимет эту проблему перед американской стороной и заодно выяснит, известно ли что-либо их морскому ведомству об этом. Взаимодействие с местными властям весьма облегчило бы нашу задачу по поиску и обезвреживанию разбойников.
– Я переговорю с бароном, ваше превосходительство, хотя великий князь и не передавал мне никаких инструкций на этот счёт. Однако думаю, что борьба с польским каперством входит в рамки понятия о военном сотрудничестве, которое мы предполагаем наладить с американцами.
Лесовский кивнул. Он был напряжён и неотступно о чём-то размышлял.
– Не мне давать вам советы, Семён Родионович, но не взять ли вам с собой охрану? Я могу выделить пару-тройку крепких парней. Театр боевых действий совсем недалеко, а вы русский…
– Что ж с того? Я могу постоять за себя.
Не сомневаюсь. Но отдаёте ли вы себе отчёт, что край наводнён шпионами? Мятежники, конечно, уже пронюхали о нашем прибытии, а наши европейские «друзья», несомненно, только и ждут случая, чтобы сцапать кого-нибудь из команды. Чиновник иностранного ведомства России, да ещё без сопровождения, лакомая добыча…
– Напротив, Степан Степанович, – воскликнул штатский. – Один я не привлекаю к себе внимания, а с парочкой ваших орлов наверняка окажусь в средоточии любопытных глаз.
– Как знаете, – развёл руками Лесовский. – Воля ваша. Хотя я не стал бы пренебрегать охраной.
– Уверяю вас, я в полной безопасности, – беззаботно откликнулся штатский. – В той мере, разумеется, в какой вообще можно чувствовать себя в безопасности, находясь под боком у враждующих армий. – Он вскочил. – Позвольте откланяться?
– Да, – кивнул контр-адмирал.
Они пожали друг другу руки, и чиновник выскользнул из кают-компании.
В это же самое время на противоположном конце материка, в Сан-Франциско, аналогичную речь держал перед своими офицерами командующий Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Андрей Александрович Попов. Перед ним стояла более сложная задача. Дело в том, что контр-адмирал увёл свою эскадру из Николаевска-на-Амуре без позволения морского министерства, а стало быть, не имея никаких чётких инструкций от высшего командования. Поступок его был вызван острым предчувствием надвигающегося конфликта с европейскими державами и осознанием того факта, что запертая в порту, эскадра окажется бесполезной для России. Рассуждение это, вполне справедливое и основанное на опыте недавней войны, оказалось, однако, совершенно непостижимым для многих офицеров, не говоря уже о министре Краббе, возмущённом самоуправством и вопиющим нарушением субординации со стороны контр-адмирала. Посему Попову предстояла нелёгкая миссия обуздания глухого недовольства экипажа и налаживания взаимоотношений с властями Калифорнии, немало удивлёнными приходом русских кораблей.
– Как вы понимаете, господа, – говорил он, – в свете тех позиций, что заняли европейские страны в отношении польского мятежа, возможность войны представляется в высшей степени вероятной. А поскольку флот, без дела простаивающий на базе, никаких профитов России не приносит, и соотносясь с текущей обстановкой, я скомандовал кораблям эскадры собраться здесь, у калифорнийского берега, с тем, чтобы иметь свободу действий на случай объявления войны. Полагаю, вы поддержите меня в этом решении, а даже если и нет, изменять я его не собираюсь. Все мы помним, что случилось с нашими эскадрами во время Крымской войны, и я вовсе не хочу, чтобы это повторилось…
Контр-адмирал поговорил немного о взаимоотношениях с жителями Калифорнии, об угрозе со стороны южных мятежников и возможных провокациях англичан и французов, после чего закрыл собрание.
– Все свободны, кроме лейтенанта Штейна и гардемарина Чихрадзе, – объявил он.
Офицеры, за исключением указанных двух, молча покинули помещение кают-компании. Лейтенант Штейн – маленький щуплый паренёк двадцати пяти лет с застенчивым взглядом серых германских глаз – непроизвольно поправил на себе мундир и, забывшись на мгновение, куснул ноготь на большом пальце правой руки. Он не знал, зачем его оставил командующий, и по старой, вынесенной из училища, привычке предполагал худшее.
Гардемарин Чихрадзе – рослый, хотя и слегка неказистый, грузин с могучей мускулатурой и копной курчавых волос над красным, некрасивым лицом – воспринял приказ контр-адмирала с полной невозмутимостью. Он недвижимо сидел, пока остальные выходили из кают-компании, и смотрел перед собой. По лицу его вообще невозможно было сказать, озадачен он неожиданным повелением Попова или наоборот обрадован.
