– Вам этого знать не нужно, – ответили ему.
Такое обращение несколько озадачило Костенко, но он решил не придавать ему значения, полный признательности своим спасителям. Те, однако, оказались не слишком любезны. Едва Семён Родионович вышел на свежий воздух, как получил сокрушительный удар по голове и потерял сознание.
Когда он очнулся, то подумал, что попал в рай. Кругом висели белоснежные простыни, было тихо и светло, он лежал на мягкой кровати под тёплым одеялом, отдохнувший, свежий и страшно голодный. Голова его была перетянута бинтом, ноги нежились в кальсонах. «Если таков рай, то он очень напоминает наш лазарет», – подумал Костенко, начиная ощущать позывы переполненного мочевого пузыря.
– Эй, кто-нибудь! – крикнул он. – Где я?
На всякий случай он повторил эту фразу по-английски. Левая простыня одёрнулась и в проёме повисла могучая фигура медбрата.
– Проснулись, ваше благородие?
Господи, до чего же сладким показался ему сейчас этот голос!
– Где я, голубчик? – спросил он, улыбаясь.
– На «Александре Невском», ваше благородие.
– Давно я здесь?
– Со вчерашней ночи. Как привезли вас полицейские, так у нас и пребываете неотлучно… Прикажете позвать доктора?
– Да-да, зови. И вот ещё что: гальюн у вас далеко?
– Никак нет. Тут же, рядышком…
– Рядышком, – повторил Семён Родионович. Он облизнул губы и ещё раз повторил, отстранённо глядя в потолок. – Рядышком…
Простенькое русское словцо обдало душу какой-то теплотой и уютом. Он прикрыл глаза и чуть не заплакал.
– Ну-с, как вы себя чувствуете, Семён Родионович? – осведомился судовой доктор Илья Николаевич Хастатов, вплывая в импровизированную палату.
– Здравствуйте, Илья Николаевич, – осклабился Костенко. – Как же я рад вас видеть!
– Хм… Не сомневаюсь. Наделали вы шуму, нечего сказать. Так как же насчёт самочувствия?
– Превосходное! Если не считать звериного голода и одной низменной потребности совершенно неотложного характера…
– Я вижу, чувство юмора вам не изменило, хе-хе. Это отрадно. Значит, скоро встанете на ноги. Милейший, проводи господина Костенко до гальюна, – попросил врач матроса.
Семён Родионович сел на кровати, спустил ноги на пол.
– Как голова, не кружится? – осведомился доктор.
– Ничуть.
– Это хорошо. Но если будет кружиться, обязательно сообщите. У вас было сотрясение мозга, а это, знаете ли, чревато…
– Всенепременно.
Сопровождаемый медбратом, Костенко направился в гальюн. Его слегка мутило, к горлу подкатывал комок, но вскоре недомогание ушло, и он сумел без посторонней помощи добраться до цели. Однако на обратном пути тошнота опять настигла его, и, весь позеленевший, он добежал до палаты и плюхнулся на кровать.
– Вам плохо? – спросил доктор.
– Да… тошнит.
– Это ничего. Скоро пройдёт. Вашей голове здорово досталось, а это без последствий не остаётся.
– Дайте мне воды, – попросил Костенко, тяжело дыша.
Хастатов повернулся к медбрату.
– Любезнейший, принеси воды Семёну Родионовичу.
Матрос ушёл и вскоре вернулся с жестяной кружкой воды. Костенко жадно припал к ней.
– Мы пока оставим вас. Ешьте, спите, отдыхайте, – сказал Илья Николаевич. – Обед вам принесут. И никуда не отлучайтесь из лазарета. Прогулки вам пока противопоказаны.
– Хорошо. – Он поднял глаза на врача и добавил. – Спасибо, Илья Николаевич.
– Да за что же спасибо? Это в некотором роде моя обязанность – лечить людей.
– И всё равно – спасибо.
Врач посмотрел на него и грустно усмехнулся.
– Отдыхайте, – повторил он, исчезая за простынёй.
Обед в самом деле скоро принесли, но Семён Родионович к своему удивлению не смог даже взглянуть на него. Тошнота неустанно донимала его, хотя живот урчал и требовал пищи. Не в силах бороться с организмом, Костенко закрыл глаза и мгновенно заснул.
Вторичное его пробуждение было уже не таким сладким. Стояла темнота, палуба ощутимо покачивалась – видимо, на море было сильное волнение. Голод донимал столь неистово, что Семён Родионович готов был вонзить зубы в собственную руку. Обед уже унесли, и это страшно разочаровало Костенко. Он скривился от голодных спазмов, закатил глаза. В голове возник образ баланды, которой кормили его похитители. Вкус этого блюда показался ему теперь верхом кулинарного искусства. Он прикусил губу и застонал. Что и говорить, эта ночь была не из приятных.
Зато утром он словно возродился к жизни. Во-первых, принесли сытный завтрак. Во-вторых, пищевод больше не наполнял глотку рвотными позывами. Ну а в-третьих, проведать его заявился не кто иной как сам Степан Степанович Лесовский. Адмирал был хмур и чем-то озабочен. Полюбопытствовав для порядка о здоровье, он принялся выспрашивать Костенко о подробностях его похищения. Семён Родионович подробно рассказал, что с ним происходило с момента выхода из Таммани-Холла и до момента пробуждения на палубе «Александра Невского». Адмирал внимательно слушал его и не прерывал. Его странное молчание и неотрывный взгляд, которым Лесовский сверлил Семёна Родионовича, вселило в того неуверенность. Костенко подумал, что адмирал не слишком верит ему.
– Вот и всё, что я могу вам поведать об этом, – подытожил своё повествование Семён Родионович.
– Вы, стало быть, убеждены, что вас похитили поляки? – спросил Лесовский.
– Да, я так полагаю.
– А кто же вас в таком случае освободил?
– Не имею ни малейшего представления. Кстати, мне так и не объяснили, каким образом я очутился на эскадре.
– Полицейские привезли вас. Вы лежали без сознания возле одного участка, с вами была записка с разъяснением, кто вы такой.
– На английском языке?
– Да.
– Удивительно.
Лесовский опять внимательно взглянул на него.
– Нью-йорская полиция завела дело о вашем похищении и изъявила желание потолковать с вами.
– Что ж, потолкую… если вы не против.
Адмирал перевёл взгляд куда-то в сторону.
– Потолкуйте, почему нет. – Он вздохнул, поднялся и оправил мундир. – Позвольте откланяться, Семён Родионович. Выздоравливайте, я ещё загляну к вам.
Сопровождаемый доктором, он вышел из палаты. Врач вскоре вернулся, похлопал Костенко по плечу.
– Ну как, беседа не слишком утомила вас?
Костенко схватил его ладонь.
– Илья Николаевич, мне показалось, что его превосходительство испытывает какое-то недоверие к моему рассказу. Это правда?
