Доктор смутился.
– Почему вы так думаете?
– Не знаю… Он так странно вёл себя, так смотрел…
– Ну что вы, Семён Родионович! Вам показалось, уверяю вас.
– Что ж, хорошо, если так.
Доктор помолчал, затем добавил:
– Поначалу, не скрою, его превосходительство и впрямь склонен был думать, что вы загуляли с местными бездельниками. Он даже намеревался списать вас с корабля от греха подальше. Подозреваю, что подобные мысли не отпускали его до последнего дня. Но теперь у него нет никаких причин думать подобным образом, и вы можете быть совершенно спокойны.
Заверения Хастатова не слишком убедили Костенко. Он явственно видел, что адмирал испытывает неприязнь к нему. Однако спорить с врачом не стал и поменял тему.
– Скажите, а как посол отнёсся к моему исчезновению?
– Был весьма обеспокоен, – ответил Илья Николаевич. – Ежеутрене отправлял нам телеграмму с запросом. Поднял на уши нью-йоркскую полицию и даже хотел обратиться в детективное бюро Пинкертона. Как только узнал о вашем обнаружении, примчался на корабль, хотел увидеться, но я, естественно, не пустил его. Вы спали и лишние переживания вам были ни к чему. Впрочем, не беспокойтесь – уже сегодня днём или вечером он наверняка опять навестит вас.
– Приятно видеть такую заботу, – пробормотал Костенко.
– Местные власти тоже всполошились, наводнили всю пристань полицией, которая вела себя довольно бесцеремонно, пробовала проникнуть на наши суда, но адмирал, разумеется, не пустил её сюда.
– Может быть, поэтому он так досадует на меня?
– Он вовсе не досадует на вас.
Костенко посмотрел на Хастатова и промолчал.
– Приходили посыльные от каких-то здешних шишек, – продолжал доктор после паузы. – Весьма интересовались вашим местонахождением…
– От каких шишек?
– Не знаю. Я не вхож в капитанскую рубку, вы знаете. Слышал, что его превосходительство имел объяснение с кем-то из местных политиков по поводу его назойливости…
– Вероятно, с Твидом. Или с каким-нибудь другим демократом, – задумчиво проговорил Костенко.
– Может быть. Я не силён в здешних раскладах.
Они поговорили ещё немного, и врач ушёл, оставив Костенко переваривать новые факты. Обмысливая своё положение, Семён Родионович всё более убеждался в неизбежности скорого отзыва из американской экспедиции. Никакого проку от него до сих пор не было, зато хлопот он принёс немало. Его необдуманные действия уже обратили на себя внимание барона Стекля, и скоро, несомненно, дойдут до сведения князя Горчакова. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: посол, и без того недовольный прибытием эскадры, воспользуется этим случаем для избавления от неугомонного агента. Будущее рисовалось Семёну Родионовичу в самых мрачных красках.
Однако встреча со Стеклем прошла куда теплее, чем ему представлялось. Взбудораженный и растерянный, посол ворвался к нему в палату, долго тряс руку и осведомлялся о здоровье. На лице его было написано такое искреннее участие, что Костенко засомневался: действительно ли Стекль – такой холодный дипломат, как о нём говорят в России? Поведением своим посол демонстрировал самую неподдельную тревогу за судьбу Семёна Родионовича. Подробно расспросив его об обстоятельствах исчезновения, он принялся ахать, заверяя Костенко в своей решимости разобраться в этом деле.
– Ох уж эти поляки, – говорил он, качая головой. – Ведь я предупреждал вас, Семён Родионович: будьте осторожны. Но вы меня не послушались, и вот результат. Ах, ах, какое несчастье! Какой чудовищный казус! – Он вдруг оборвал поток своих причитаний и посмотрел на Костенко. – Кстати, Семён Родионович, вы знаете, что Моравский убит?
– Ка-ак? – изумлённо выдохнул Костенко.
– Да-да, выстрелом в голову. Возле собственного дома. Среди местной Полонии большой переполох.
– Когда же это произошло?
– Вчера.
– Получается, он непричастен к моему похищению?
– А почему вы думали, что он причастен?
– Ну как же – поляки, капёры…
– И что с того?
Костенко недоумённо уставился на посла.
– А у вас, стало быть, есть другая версия?
– Ничуть. Я лишь предполагаю, что Моравский мог быть непричастен к этому делу.
– А кто же тогда похитил меня?
– Не знаю. Англичане, южане, местные бандиты, наконец.
– Но они говорили на каком-то славянском языке!
– Это лишь доказывает, что среди похитителей были славяне.
– Они выспрашивали о польском мятеже.
– Возможно, тот, кто организовал ваше похищение, нанял нескольких поляков, чтобы нарочно пустить вас по ложному следу.
– Вы так говорите, словно защищаете их, – пробурчал Костенко.
– Вовсе нет. Я допускаю, что вы побывали в руках польских эмигрантов. Но это вовсе не доказывает, будто ваше похищение – инициатива Полонии. Вполне возможно, кто-то воспользовался её услугами, чтобы вытянуть из вас информацию.
– Кто же это?
– Понятия не имею.
Костенко прищурился.
– Любопытно, а откуда им было известно, о чём мы говорили в Таммани-Холле и какие инструкции вам передал великий князь?
Стекль задумчиво пошевелил бровями.
– Это действительно любопытно. Вы рассказали им всё, что знаете?
– Кое-что утаил.
– Что именно?
– Например, тот факт, что Попов отправил к нам своих офицеров с картами.
– Весьма похвально. Это делает вам честь. Что касается странной осведомлённости похитителей, предположу, что у них есть своя рука в Вашингтоне.
– Вы полагаете?
– А у вас есть другое объяснение?
Семён Родионович почесал макушку. Чем-то ему не нравились слова барона. Какие-то они были… подозрительные, что ли. Как будто тот продолжал учинять допрос Семёну Родионовичу, но действовал на этот раз не силой, а хитростью.
– Мне бы очень хотелось взглянуть на эту руку, – усмехнулся Костенко.
– Мне бы тоже.
Они пристально посмотрели друг на друга.
– Семён Родионович, – мягко произнёс барон. – В ближайшее время к вам явится полиция с рядом вопросов. Я бы настоятельно просил вас говорить с ними только в моём присутствии. Хорошо? Видите ли, есть ряд щекотливых нюансов, которые не имеют к вашему делу никакого отношения, но могут всплыть в беседе. Полиции их знать вовсе не обязательно. Вы согласны?
– Пожалуй.
– Вот и прекрасно. Желаю вам скорого выздоровления и разрешите откланяться.
Полиция действительно скоро нагрянула. Правда, Лесовский не пустил её на корабль, но позволил Костенко побеседовать с сыщиками в здании полицейского управления. Решение это далось ему нелегко – как всякий военный, он глубоко презирал рыцарей плаща и кинжала, будучи убеждён, что вся их работа состоит в собирании грязных сплетен. Не приходится сомневаться, что если бы предметом интереса стражей правопорядка был какой-нибудь офицер или матрос с его эскадры, Степан Степанович никогда бы не согласился отдать его на съедение фараонам. Но Костенко сам проходил по линии тайной канцелярии, а значит, был немного сродни шпикам. Это позволяло смотреть на него с некоторым пренебрежением, не рассматривая его встречу с американской полицией как оскорбление российского стяга.
