– Но почему здесь? Вы хотите погубить меня?
– Ты же не собираешься объявлять всем, кто зашёл к тебе на огонёк, верно?
Хозяин затравленно оглянулся и бросил на стойку полотенце, висевшее у него на плече.
– Здесь не место. Пойдёмте внутрь.
Ведомый Сонни, сыщик проследовал в комнатушку, где хозяин кабака держал пустую тару. Все стены здесь были заставлены ящиками, бидонами и бутылками. Повсюду валялась упаковочная бумага, воняло прогорклым маслом и пылью. Свет поступал из коридора, окон в комнатушке не было.
– Зачем вы пришли? – шёпотом спросил Сонни.
– За сведениями. Ты слышал что-нибудь о похищении русского дипломата?
– Нет.
– Не дури. Отвечай начистоту.
– Клянусь здоровьем моей безвестной матери, я ничего не знаю.
– Мне что, отвезти тебя в управление?
Хозяин виновато понурился.
– Ну ладно… слышал. Но я не знаю, кто его украл.
– Что же ты слышал?
То, что его украли.
– И всё?
– Да.
Нисон положил ему руку на плечо.
– Сонни, мне нужно знать правду. Ты ведь не собираешься играть со мной в кошки-мышки, верно?
– Нет, не собираюсь. Но я правда ничего не знаю.
– А если я скажу, что видел на столе у шефа донос на тебя? Пиво водой разбавляешь, жулик, да ещё приторговываешь краденым барахлом. Ай-ай-ай, нехорошо.
Глаза кабатчика забегали.
– Это чьи-то наветы. Я никогда бы не осмелился…
– Это ты в суде будешь доказывать. – Нисон посильнее сжал его плечо. – Ты ведь чист перед законом, и готов сотрудничать с полицией, не так ли?
– Конечно, – пробормотал хозяин, облизнув губы.
– Тогда выкладывай, что болтают о похищении этого русского.
– Честное слово, офицер… – начал было кабатчик, но под взглядом сыщика сник и опустил глаза. – Я не могу, – тихо промолвил он.
– Чего не можешь?
– Не могу ответить. Это… выше моих сил.
– Вот как?
– Да. Поймите, если я скажу хоть слово, моя жена и дети умрут.
– А если не скажешь, то загремишь на пять лет. Выбирай.
– Лучше тюрьма, чем смерть близких.
Нисон пристально посмотрел на него и вдруг врезал ему кулаком под самое брюхо. Кабатчик скорчился от боли.
– Выкрутиться думаешь? – зашептал полицейский, схватив его за волосы. – Я тебе не зелёный юнец, чтобы на жалость брать. У меня тоже есть жена и дети, и они тоже хотят есть. И если ты не развяжешь свой поганый язык, то – видит бог – я упрячу тебя далеко и надолго, а ублюдков твоих отправлю в приют.
– Прошу вас, – заныл Сонни со слезами на глазах. – Не надо. Лучше убейте меня прямо здесь, но не трогайте детей.
– Колись, тараканья душонка, что тебе известно.
– Я только слышал, что… о, господи, как больно… слышал, что в этом деле был замешан Моравский. И что поляки рассорились с «Мёртвыми кроликами». Больше ничего. Клянусь!
– Из-за чего они рассорились?
– Не знаю… Не бейте меня! Я и так сказал всё, что знал.
– Ссора произошла до или после убийства Моравского?
– Не знаю… До… А может, после… Я не помню…
– А если я сейчас вставлю твои пальцы в дверную щель, это освежит тебе память?
Кабатчик вдруг упал на колени и разрыдался, обняв ноги Нисона.
– Пожалейте меня, лейтенант. Ради моей семьи. Ради нашей с вами дружбы.
Полицейский надменно взирал на него.
– Что это тебе взбрело в голову? Я с такими как ты дружбы никогда не водил. Ты – стукач, подвальная крыса, а я – офицер нью-йоркской полиции. Понимаешь разницу?
– Да-да, понимаю. Простите меня, офицер.
– Бог простит. А я прощать не буду. Запомни: я терплю тебя лишь до тех пор, пока ты мне полезен. Усёк? Не разочаруй меня, Сонни.
– Обещаю… Никогда… Будь я проклят, если…
– Вот-вот. О сатане вовремя вспомнил – он тебя давно поджидает. Но пока ты здесь, выкладывай, что знаешь. Мне нужно немного – всего несколько слов. Ну же, Сонни, возьми себя в руки. Ты увидишь – говорить правду легко и приятно. Попробуй хоть разок.
– Всем святым клянусь… – хныкал кабатчик. – Возьмите что хотите. Заберите дом и деньги. Но не спрашивайте об этом русском.
– Чего ты боишься, дружище? Неужели в этом городе есть дьявол хуже меня?
Сонни забился в беззвучных рыданиях. Съёжившись, он пытался обнять ноги офицера, но тот брезгливо отступал.
– Что-то ты совсем раскис, приятель. Чёрт с тобой, молчи. Всё равно ты ни на что не годен.
Он вышел в коридор. Перед ним в дверном проёме, ведущем на кухню, застыв от страха, стояло несколько посудомоек и маленький сынишка кабатчика. Несомненно, они слышали всё, что доносилось из кладовой. Оцепенение их длилось всего секунду. Потом мальчишка метнулся на улицу, а женщины поспешно вернулись к своим занятиям. «Скверно, – подумал следователь. – Теперь щенок разболтает о нашем разговоре».
Он вышел из пивной и втянул носом пропахший гарью воздух. Надо было уносить ноги. Скоро сюда явятся крепкие ребята Джона Морриси – вожака «Мёртвых Кроликов». Ох и влетит же от них Сонни! Ну да поделом – хватит жрать из двух кормушек.
Нисон окинул подозрительным взором окрестности и зашагал прочь. Под ногами его расплёскивалась грязная жижа, над головой коптили дымоходы, а по сторонам тянулись бесконечные деревянные строения с прогнившими стенами и разбитым стёклами. Из приоткрытого окна в одной из этих развалюх хор нетрезвых мужских голосов тянул знакомую до боли песню, которая со времени битвы пятьдесят седьмого года превратилась в своеобразный гимн «Мёртвых кроликов».
Они дрались субботней ночью,
сходились, рвя друг друга в клочья.
Газеты описали драму;
Стреляли, резали, крушили,
и кипяток нещадно лили
В бою за берег Иордана.
Сбросим шинели, засучим рукава,
Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.
Сбросим шинели, засучим рукава,
Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.
Четвёртого июля в ночь
они старались превозмочь
Друг друга; был составлен план.
Кого-то ранили, иных убили,
немало крови там пролили
В бою за славный Иордан.
Сбросим шинели, засучим рукава,
Чтоб мразь через Байяр никогда не прошла.
Сбросим шинели, засучим рукава,
Чтоб мразь через квартал ни в жизнь не прошла.
