– Ничего. Я не встречался с ним в Петербурге.
– А здесь?
Костенко хотел было ответить, но вдруг осёкся и пристально посмотрел на Вуда. С чего вдруг тот начал спрашивать его о Камероне? Уж не пронюхал ли чего?
– И здесь тоже, – ответил он.
– Как продвигается расследование по вашему делу? – спросил Твид.
– Пока рано делать выводы.
– Уже есть подозреваемые? – полюбопытствовал Вуд.
– Это надо спросить у следователя.
– А вы сами что думаете? Кто мог вас похитить? – снова спросил Твид.
– Бандиты, разбойники… Мало ли кто.
– Они знали, что вы – русский?
– Даже если и нет, в ходе нашей беседы это неизбежно обнаружилось.
– Значит, вы вели с ними беседы?
– Случалось, – уклончиво ответил Костенко.
– И о чём, если не секрет?
– Так, всякий вздор…
Семён Родионович почувствовал, что становится жарко. Эта парочка вцепилась в него всеми когтями и не собиралась отпускать. На его счастье, в зале появились менестрели. Мэр попросил тишины. Присутствующие тут же замолчали и обратили на него свои взоры. Опдайк объявил название ансамбля и захлопал, приветствуя артистов. Тех было шесть человек; все, как полагается, с нагуталиненными лицами и в белых сюртуках а-ля дядюшка Том. Выстроившись в линию, они сняли свои соломенные шляпы и исполнили очень грустную и красивую песню об уборщиках сахарного тростника.
Солнце светит ярко у меня в Кентукки;
И весёлых песен раздаются звуки.
Кукуруза зреет, и луга цветут,
Птицы на деверьях лету гимн поют.
Молодые негры пляшут у порога,
Все женаты, счастливы и пьяны немного;
Но нужда тяжёлая в двери их стучится,
Не пора ль, ребята, спать уже ложиться?
Ты не плачь, подруга,
Слёзы зря не лей!
Мы про наш Кентукки песни будем петь,
Чтоб вдали от дома нам не умереть.
Не стрелять им больше по лесам енота.
Времена такие – кончилась охота.
При мерцаньи лунном песни им не петь,
На скамейках ночью больше не сидеть.
Полное печали, сердце гулко бьётся,
Беззаботной юности время не вернётся.
Вот пришла пора чёрным разлучиться.
Не пора ль, ребята, спать уже ложиться?
Ты не плачь, подруга,
Слёзы зря не лей!
Мы про наш Кентукки песни будем петь,
Чтоб вдали от дома нам не умереть.
Их удел – пред белыми голову склонять,
Чёрным на судьбу нечего пенять.
Дни минуют тяжкие, и тоска пройдёт
На полях, где сахарный наш тростник растёт.
День пройдёт за днём, груз они снесут,
Что и говорить, мало счастья тут.
Но наступит час домой им возвратиться.
Не пора ль, ребята, спать уже ложиться?
Ты не плачь, подруга,
Слёзы зря не лей!
Мы про наш Кентукки песни будем петь,
Чтоб вдали от дома нам не умереть.
– У вас странное отношение к неграм, – заметил Костенко, когда артисты закончили своё выступление. – С одной стороны, они находятся на отшибе жизни, с другой же оказывают значительное влияние на вашу культуру.
– Каким образом, позвольте спросить? – поинтересовался Вуд.
– Да вот этими самыми песнями. Разве они – не творчество чёрных?
– Вуд обменялся со своим «сахемом» насмешливым взглядом и ухмыльнулся.
– Боюсь вас разочаровать, но прозвучавшая только что песня принадлежит перу нашего поэта Стивена Фостера. Чёрные в принципе не способны к творчеству.
– Я этого не знал, – ответил поражённый Семён Родионович.
– Именно так. Потому-то меня и тревожит происходящая сейчас эмансипация рабов. Это противоестественно. Одни люди рождены господами, другие – рабами. Так распорядился бог, и ничего здесь не сделаешь. Конечно, мне бы хотелось, чтобы все люди на земле были одинаково одарены от природы, но это невозможно. Всегда есть кто-то наверху, и кто-то внизу. При этом тех, кто внизу, неизбежно будет куда больше, чем тех, кто наверху. Ведь образование и интеллектуальное развитие – привилегии немногих. Если их предоставить всем, общество рухнет. Недаром пирамида – самое прочное из зданий.
– Другими словами, вы против освобождения рабов.
– Разумеется. Рабство – это магистральный путь развития человечества. Вы слыхали о Фицхью? Наш современный мыслитель, родом из Виргинии. Великий человек! Он написал книгу о рабстве и свободе. Прочтите обязательно.
– Постараюсь.
– Со времён Древнего Востока, – продолжал Вуд, – жизнь любого общества основывалась на рабстве. Вспомните: античные цивилизации Греции и Рима, крепостное право Средневековья, плантационное рабство в испанских и английских колониях; наконец, наш нынешний Юг. Любой разумный порядок имеет в своих основах рабство. Крикуны из Республиканской партии и всякие там радетели за гражданские права называют его бесчеловечным. Напротив, рабство – самая человечная из систем. Подумайте, разве рачительный хозяин будет напрасно изнурять невольника, рискуя потерять свои деньги? Никогда! Раб для него – тот же ребёнок; он печётся о нём и лелеет, кормит, поит его и одевает, он даёт ему кров и лечит от болезней. Взгляните – разве на Юге, среди рабов была хоть одна забастовка? Даже сейчас, когда наше неразумное правительство так опрометчиво провозгласило освобождение невольников, разве те восстали хоть однажды против своих хозяев? Ничего подобного! Они не хотят свободы! Понимаете? Не хотят. Свобода – это тяжкий груз; она как огромный океан, в котором барахтается бессильный человек. Взгляните на негров Севера. Они свободны. Но разве это принесло им счастье? А белые? Вспомните рабочих на угольных карьерах Пенсильвании. Что им дала свобода? Голод и нужду. Свобода, – назидательно произнёс Вуд, – это путь к тирании. Она несовместима с равенством и демократией, ибо до бесконечности усиливает контрасты. Поглядите на наш Юг – там нет стачек, нет преступлений против собственности, и куда меньше, чем на Севере, тюрем и домов призрения. А всё отчего? Оттого, что нас, северян, развратила свободная система. Именно она, провозглашая всевозможные вольности, является на самом деле олицетворением мирового цинизма и беспощадности. Ни один владелец мануфактуры не станет лечить захворавшего рабочего. Он скорее выгонит его и возьмёт взамен здорового. Ни один банкир или промышленник не станет предоставлять кров семье, потерявшей кормильца. У нас человек ценится лишь до тех пор, пока он может приносить прибыль своему нанимателю. Но человеческий век короток, и поэтому работодатели спешат выжать из работника все соки, чтобы затем выбросить его за ненадобностью. Разве это не жестоко?..
– Если это так, господин Вуд, – с улыбкой ответил Костенко, – то вы, наверное, не отказались бы поменяться местами с рабом?
