Гаррисон был ранен в правое плечо. Ему повезло, что Нисон находился слишком далеко от него, иначе быть бы уже капитану на небесах.
– Что происходит? – закричал Костенко, поддерживая его за спину.
Русский был страшно перепуган, губы его дрожали, глаза с какой-то мольбой смотрели на капитана.
– Достаньте пистолет из моей кобуры и отстреливайтесь, – выдавил офицер, зажимая рану ладонью.
Костенко принялся расстёгивать его сюртук. Движения его были суетливы, пальцы не слушались. Наконец, справившись с волнением, он извлёк из поясной кобуры револьвер и перевёл взгляд на своего спутника.
– Отстреливайтесь, – повторил Гаррисон. – Иначе нам крышка.
Но Костенко не посмел высунуться наружу. Где-то громыхали выстрели, мимо с бешеной скоростью проносились дома, а он сидел на дне коляски и с ужасом смотрел на пистолет в своей руке.
– Что происходит? – повторил он, опять оборачиваясь к полицейскому.
– Не болтайте, – процедил тот, со стоном подпрыгивая на ухабах. – Стреляйте, пока он не снял возницу.
Костенко поднял голову и быстро, не целясь, выстрелил в сторону преследователя. В ответ просвистели ещё две пули.
– Что творится! Батюшки мои, что творится! – запричитал Костенко по-русски.
Ему, чиновнику министерства иностранных дел, в новинку было попадать под пули, и потому он совершенно потерял самообладание. Гаррисон сокрушённо посмотрел на него. Пальцы следователя намокли от крови, в правой части сюртука расплывалось тёмное пятно.
– Денни, гони к Парку, – слабо крикнул он вознице. – Там мы будем в безопасности.
– Слушаюсь, мистер Гаррисон! – звонко ответил парень, привставая на козлах.
Но в этот момент грянул ещё один выстрел, и извозчик слетел на мостовую.
– Вашу мать, – прохрипел Гаррисон. – Совсем скверно.
О’Ши наконец срезал своего соперника. Пуля попала тому прямо в грудь.
– Вот тебе, мерзавец, – кровожадно завопил он.
Тедди «Дубинщик» упал на скамью и замер, откинув голову. Его возница поднял руки.
– Мистер, не убивайте… Я тут ни при чём…
Но Ричард уже не слышал его. Устремив взгляд вперёд, он заметил, что лейтенант настигает своих врагов.
– Гони, – надсадно заорал он извозчику.
– Гоню на пределе, – дрожащим голосом ответил тот, держа обеими руками поводья. – Как бы не загнать лошадей.
– Плевал я на твоих лошадей. Гони, не то всажу пулю в спину.
Коляска «Дубинщика» осталась позади. Ричард привстал, держась за край одноколки, прицелился в лейтенанта. Но тот был слишком далеко.
– Гони, гони, – орал он, выпучив глаза.
В этот момент сзади опять раздался стук копыт и громыхание колёс. Может быть, пришёл в себя поляк. Но Ричарда это уже не волновало. Он видел своего врага и чувствовал запах крови.
Семён Родионович сделал ещё пару выстрелов, затем бросил пистолет на дно колымаги и ухватился за поводья. Править лошадьми ему было куда сподручнее, чем палить по людям. Разум его, скованный страхом, каждое мгновение ожидал пули в спину, но пистолет Нисона молчал. Это было странно. Костенко боялся обернуться, чтобы не потерять равновесие, а потому не видел, что Нисон, отвлечённый новым противником, притормаживает повозку. Русскому агенту казалось, что если он хоть раз посмотрит на своего преследователя, тот немедленно снесёт ему башку.
– Дорогу! – вопил он прохожим и уличным собакам.
– Направо, – промычал Гаррисон. – Куда вы едете, идиот…
Но Семён Родионович не слышал его. Обуянный ужасом, он мчал куда глаза глядят.
Сзади опять раздались выстрелы. Костенко присел и вжал голову в плечи.
– Что происходит? – спросил снизу Гаррисон.
– О чём вы? – замирающим голосом переспросил Семён Родионович.
– Вы слышали? Какая-то перестрелка…
Костенко не ответил. Он даже не понял вопроса.
Нисон был великолепным стрелком. Чего нельзя сказать о Ричарде. Выпустив пять пуль по Тедди «Дубинщику», он оставил всего лишь одну для своей главной жертвы, а потому не мог тратить их столь же щедро, как это делал лейтенант.
– Тебе конец, Нисон, – кричал ирландец, размахивая револьвером.
Какое-то помешательство нашло на него. Он уже не боялся ни тюрьмы, ни виселицы; месть целиком затопила его. Этот порыв спас Гаррисона и Семёна Родионовича от смерти. Услыхав крики брадобрея, Нисон сбавил ход и обернулся к ирландцу, держа того на мушке. Действия его были тщательно выверены. Подождав, пока О’Ши приблизится на расстояние двадцати шагов, он выстрелил ему прямо в лоб. Цирюльник рухнул под колёса собственных дрожек и покатился по мостовой.
– Одной сволочью меньше, – пробормотал лейтенант. – Гони, – приказал он вознице. – Гони, что есть духу.
Извозчик стеганул коней, и те понеслись как угорелые.
Незнание Нью-Йорка подвело Семёна Родионовича. Полный уверенности, что вот-вот перед ним откроется широкий проспект, Костенко завёл колымагу в какие-то дебри. Со всех сторон возвышались позеленевшие от сырости деревянные хибары, валялись пьянчуги, бродили бедно одетые женщины с вёдрами в руках. Доски, которыми была вымощена улица, раскисли и провалились, в хлюпающей грязи возились свиньи и куры. Нестись с прежней скоростью здесь не было никакой возможности, а потому кони сами сбавили ход.
– Вперёд, вперёд, – понукал их Семён Родионович. – Ну же, родимые, не подведите…
Но всё было бесполезно. Кони бежали рысцой, никак не желая мчаться галопом. Их спины покрылись потом, с удил падала пена. Они фыркали и водили вокруг налитыми кровью глазами.
– Вот дармоеды, – с досадой вымолвил Семён Родионович, не зная, что делать.
За спиной меж тем послышался звук стремительно приближающейся брички. Костенко в отчаянии обернулся. На другом конце улицы показался тарантас Нисона. Лейтенант что-то крикнул ему и выстрелил в воздух. Семён Родионович в нерешительности посмотрел на Гаррисона.
– Не останавливайтесь, – посоветовал тот. – Он убьёт нас.
– Но почему?
Следователь хотел что-то ответить, но лишь обессилено уронил голову на грудь. Костенко дёрнул удилами.
– Ну же, ну же, – чуть не плача, твердил он. – Ходу, милые!
Но всё было тщетно. Измождённые кони едва тащились, проваливаясь копытами в прогнившие доски.
– Стоять, вашу мать! – донёсся до него голос Нисона.
Лейтенант спрыгнул на землю, побежал к коляске Семёна Родионовича. Костенко быстро слез с козел, схватил валявшийся на дне револьвер и спрятался за задней стенкой экипажа.
– Господи, пронеси, – торопливо шептал он. – Господи, пронеси.
