Навстречу ему как раз шёл Чихрадзе. Заприметив Костенко, он хмуро кивнул ему и хотел уже пройти мимо, но резидент взял его за локоть.
– Послушайте, гардемарин. Хочу вас предостеречь: вы находитесь в большой опасности. Равно как и ваша возлюбленная. Адмирал ни за что не позволит ей оставаться на корабле. Надеюсь, у неё есть жильё в этом городе?
– Мы сняли номер в гостинице.
– В какой?
– Не знаю.
– Вы помните, где она находится?
– Пожалуй, нет. В Нью-Йорке сам чёрт ногу сломит.
– Хм, скверно. Тогда вот что: возьмите у неё адрес отеля и передайте мне. На всякий случай.
– Зачем?
– Ради вашего же блага. Чтобы я мог предупредить мисс Бойд, если она окажется в сетях контрразведки.
– Это что, ваше обыкновение – бескорыстно делать добро людям? – недоверчиво спросил Чихрадзе.
– Угу. Я вообще альтруист по природе.
– Странно. Все альтруисты, которые попадались мне на жизненном пути, оказывались либо сумасшедшими, либо законченными прохиндеями. Вы к какой породе относитесь?
– Не верите мне? Ваше право. Только знайте: сегодня вечером адмирал выпроводит вашу ненаглядную с корабля, и поминай как звали. Вы её больше никогда не увидите.
– Что же мне помешает?
– Вы разве не в курсе? Особым распоряжением командующий запретил экипажу сходить на берег, кроме как по его личному разрешению. Во избежание побегов. Так что думайте. Времени у вас осталось – в обрез.
Чихрадзе долго и с недоверием созерцал лицо Семёна Родионовича. Несколько раз он порывался что-то сказать, уже открывал рот, но тут же и закрывал его. Потом наконец выдавил:
– Может, пройдём в нашу каюту?
– С превеликим удовольствием.
Надо было видеть лицо Мэри Бойд, когда она вновь увидела Семён Родионовича, да ещё в сопровождении Чихрадзе. Девушка побледнела, прижалась к стене, выпростала вперёд ладони.
– Что с тобой, Мэри? – кинулся к ней гардемарин. – Ты больна?
– Зачем… зачем он здесь? – пробормотала она, таращась на Костенко. – Не надо… не надо… прошу тебя…
Но Чихрадзе не понимал её, а Семён Родионович не спешил переводить. С жалостью глядя на барышню, он сказал:
– Я не причиню вам вреда, сударыня. Ни вам, ни вашему возлюбленному. Будьте покойны.
Она перевела взгляд на гардемарина. Тот поцеловал её в губы, прижал к себе.
– Всё будет хорошо. Не волнуйся, милая.
Семён Родионович сел напротив них на кровать, положил руки, сплетённые в замок, на стол.
– Мадемуазель, – сказал он. – Господин Чихрадзе просит вас передать мне адрес гостиницы, в которой вы остановились. Отныне я буду вашим связным.
Мэри в испуге посмотрела на любимого.
– Я бы не доверяла этому человеку, Давид.
– Что она говорит? – спросил Чихрадзе у Костенко.
– Выражает сомнения в целесообразности моего посредничества. Очевидно, ваша суженая не в курсе правил императорского флота. Разъясните ей ситуацию, Давид Николаевич.
– Как прикажете мне это сделать? Я ни бельмеса не говорю по-английски.
– Тогда с вашего позволения это сделаю я. – Он устремил взор на Мэри. – Мисс Бойд, господин Чихрадзе уполномочил меня сказать вам, что уже сегодня вечером адмирал Лесовский, по всей видимости, предпишет вам покинуть судно. Надо ли объяснять, чем это чревато для ваших отношений? Я протягиваю вам руку помощи, Мэри, не отвергайте её. Она вам пригодится.
– Я не верю вам!
– Что она говорит? – с каким-то остервенением повторил Чихрадзе.
– Не верит, что адмирал выгонит её с корабля, – объяснил Костенко.
– Мэри, милая, поверь мне – это так, – сказал гардемарин, гладя девушку по волосам. – Но я не брошу тебя. Никогда. Государь позволит мне увезти тебя в Россию, и там мы обвенчаемся. Я убеждён в этом!..
Костенко снисходительно ухмыльнулся. Наивность молодого человека поражала. Любопытно, с чего он взял, что его невеста так мечтает перебраться в Россию? Похоже, у неё были совсем иные планы. Но ничего этого он не сказал, а вместо этого заявил:
– Видите, мисс Бойд, даже ваш жених не видит другого выхода.
Она подняла на него красные от слёз глаза.
– Дайте слово, что не обманете нас.
– Даю слово. К чему мне вас обманывать?
Она вздохнула.
– Ну хорошо. Вот вам адрес нашей гостиницы…
Предчувствия его не обманули. Действительно тем же вечером Лесовский приказал Мэри Бойд переехать в отель. Сопроводив своё распоряжение всеми возможными куртуазностями и расшаркиваниями, он, однако, твёрдо дал понять, что отныне для Мэри путь на судно закрыт. Костенко вызвался проводить гостью. После душераздирающего прощания с любимым, свидетелями которого стали едва ли не все моряки «Александра Невского», Мэри с достоинство сошла по трапу и направилась к одной из колясок, что дежурили на пристани. Она была молчалива и грустна, по пути несколько раз оглядывалась, махая гардемарину рукой и посылая ему воздушные поцелуи. В ответ ей раздавался мощный вздох десятков матросских глоток.
Лесовский, наблюдавший за этой сценой, сказал Чихрадзе:
– Я завидую вам, гардемарин. Но и сочувствую тоже.
– Почему, ваше превосходительство?
– Любовь – тяжкий крест. А любовь между людьми, разделёнными границами и тысячами миль, тяжела вдвойне.
– Полагаю, государь не станет противиться нашему браку.
– До этого ещё нужно дожить. Вы, надеюсь, не забыли, что здесь идёт война? Да и Россия того и гляди попадёт в заваруху. Неудачное вы выбрали время для амуров, гардемарин.
– А разве для любви есть удачное время?
– Справедливо. И всё же считаю своим долгом предупредить, что невзирая на все ваши заслуги, кои, безусловно, будут вознаграждены, я не намерен оказывать вам предпочтения. Скоро вы будете зачислены в экипаж одного из наших судов. Полагаю, Андрей Александрович не рассчитывал на ваше возвращение в Сан-Франциско?
– Ничего не могу сказать, ваше превосходительство. Контр-адмирал Попов не давал мне никаких инструкций относительно этого.
– Надо полагать, он думает то же, что и я. – Лесовский посмотрел вдаль. – Я уже направил отношение в военно-морское ведомство касательно приставления к награде вас и мичмана Штейна. Отвёт будет получен не ранее чем через два месяца. Пока же могу лишь выписать вам благодарность за успешное несение службы.
– Весьма вам признателен, ваше превосходительство. Готов и дальше выполнять свой долг перед отечеством.
Костенко возвратился на корабль часам к девяти вечера. Он был доволен: в кармане у него лежал адрес гостиницы, в которой остановилась Мэри Бойд, а сама Мэри целиком пребывала в его власти. Похоже, она до сих пор полагала, что Семён Родионович был тесно связан с Катакази. Он не стал разубеждать её. Пускай думает – тем легче будет управлять ею. Вместе с тем, эта женщина иногда ставила его в тупик. Он не в силах был понять, как можно быть одновременно такой изворотливой и наивной. Операция, которую она осуществила с Катакази, улизнув прямо из-под его носа, заслуживала восхищения. Однако её странная вера во всесокрушающую силу любви, которая должна была помочь ей соединиться с женихом невзирая на все бюрократические препоны, заставляла подозревать в этой девушке какую-то инфантильность. Неужто она не понимала, что Катакази, будь он действительно связан с Костенко, тут же нагрянул бы к ней с сотрудниками агентства Пинкертона? Похоже, она была убеждена, что этого не случится. Что давало ей основания думать так? Семён Родионович терялся в догадках. Странная безмятежность мисс Бойд относительно своей дальнейшей судьбы позволяла строить предположения, что она не сказала ему всей правды. Вероятно, у неё оставалось ещё что-то за душой, какая-то тайна, надёжно охранявшая девушку от внезапного визита русского резидента. Но что это была за тайна? Костенко мог лишь предполагать. И это тревожило его.
