Она заговорила очень быстро. Марко Селер работал в Италии у ее отца механиком, помогал строить аэропланы, которые конструировал отец.
— В Италии. До того, как он сократил свое имя.
— Марко изменил имя? Как же его звали?
— Престоджакомо.
— Престоджакомо.
Белл попробовал это имя на языке. Попросил Даниэллу повторить его и записал в блокнот.
— Когда Марко приехал сюда, он сказал, что его имя слишком длинное для американцев. Но это ложь. Все знали, что Престоджакомо lardo. Здесь его новое имя — Селер — означает только «быстрый». И здесь никто не знал, какой он человек.
— А что он украл у вашего отца?
Ди Веккио утверждала, что Марко украл новый метод укрепления крыла и контроля его поворота.
— Вы можете объяснить, что такое контроль поворота? — спросил Белл, проверяя ее на логику и разумность.
Она сделала жест, используя длинные изящные руки как крылья.
— Когда aeroplane наклоняется в эту сторону, conduttore — pilota — меняет форму крыла, чтобы наклонить его и выпрямить самолет.
Вспомнив свой первый разговор с Джозефиной, Белл спросил:
— Может, ваш отец изобрел alettoni?
— Да. Si! Si! Я об этом вам и говорю. Alettoni!
— Маленькие крылья.
— Мой отец, — сказала она, гордо постучав себя в грудь. — Мой замечательный babbo. Вместо того чтобы наклонять все крыло, он движет только небольшие его часто. Гораздо лучше.
Белл протянул ей блокнот и самопишущую ручку «Уотерман».
— Можете показать?
Она нарисовала моноплан с маленькими подвешенными частями по краям его крыла. Очень похожий на желтую машину, на которой летала Джозефина.
— Alettoni — подвешенные маленькие крылья — это Марко украл у вашего отца?
— Не только. Он украл и силу.
— Не понимаю.
— Мой отец изучал, как действуют крылья, чтобы сделать их сильней.
В новом потоке английских слов, приправленных итальянскими, нарисовав вторую картинку, Даниэлла объяснила, что монопланы падают, когда в полете у них ломаются крылья. А у биплана крылья структурно гораздо прочнее. Белл кивнул, показывая, что понял. То же самое он не раз слышал на поле в Белмонт-парке. Монопланы чуть быстрее бипланов, потому что оказывают меньшее сопротивление ветру и меньше весят. Бипланы прочнее — вот одна из причин того, что все удивились, когда разбился «Фарман» Эддисона-Сидни-Мартина. По словам Даниэллы ди Веккио, Марко предполагал, что слабость монопланов связана не с «летающими тросами» под крыльями, а с «тросами приземления» над ними.
— Марко нагружал monoplane мешками с песком, чтобы измерить напряжение полета посредством… как это по-вашему?
— Моделирования?
— Si. Моделирования нагрузки при полете. Отец сказал, что статическое испытание слишком простое. Марко проводил испытание при условии, что крылья не движутся. Он считал, что силы, действующие на них, не меняются. Но крылья в полете движутся! Разве вы не понимаете, мистер Белл? Сила порывов ветра, нагрузки из-за маневров машины — carico dinamico — действие на крылья со многих направлений, и сила не только толкает крылья, но изгибает их. Глупый опыт Марко не учитывал этого, — презрительно сказала она. — Он делал крылья слишком жесткими. Он тессапко, а не artista!
Она протянула Беллу рисунки.
Белл увидел большое сходство с машиной, которую Джозефина уговорила Престона Уайтвея купить у кредиторов Марко.
— Моноплан Марко опасен? — спросил он.
— Тот, что он сделал в Сан-Франциско? Был бы опасен, если бы Марко не украл изобретение моего отца.
Белл сказал:
— Я слышал, что у моноплана, который Марко продал итальянской армии, сломалось крыло.
— Si! — сердито ответила она. — Из-за этого все неприятности. Его слишком жесткий monoplane, тот самый, который он испытывал мешками с песком, разбился.
— Но почему ваш отец не смог продать monoplane «Орел» итальянской армии, если он лучше?
— Марко обвалил рынок. Настроил генералов против любого monoplane. Фабрика моего отца по строительству monoplani обанкротилась.
— Любопытно, — заметил Белл, наблюдая за ее реакцией. — Ваш отец и Марко — оба покинули Италию.
— Марко бежал! — с вызовом крикнула она. — Он привез чертежи моего отца в Сан-Франциско и продавал машины той богачке, Джозефине. Мой отец эмигрировал в Нью-Йорк. Он очень надеялся продать свой monoplane Aquila в Нью-Йорке. Банкиры с Уолл-стрит могли бы вложить деньги в его завод. Но он не успел их заинтересовать: кредиторы конфисковали все в Италии. Он был разорен. И убил себя. Отравился газом в номере дешевого отеля в Сан-Франциско.
— Сан-Франциско? Вы сказали, что он приехал в Нью-Йорк.
— Его заманил туда Марко, пообещав деньги на разработки. Но он хотел только, чтобы отец сделал ему машины. Отец умер в одиночестве. Не было даже священника. Вот почему я хотела убить Марко Селера.
Она скрестила красивые руки и посмотрела Беллу в глаза.
— Я зла. Но не безумна.
— Я это вижу, — сказал Исаак Белл.
— Но меня заперли вместе с безумцами.
— С вами хорошо обращаются?
Она пожала плечами. Длинными пальцами взялась за платье, серое от сотни стирок.
— Когда я сержусь, меня запирают одну.
— Я поговорю с доктором Райдером с глазу на глаз.
Взяв за шею и уткнув лицом в стену.
— У меня нет денег на адвокатов. Нет денег на «медицинских экспертов», которые сказали бы на суде, что я не безумна.
— Можно спросить вас, почему ваш отец не смог найти других покупателей для своей летающей машины «Орел»?
— Monoplane отца намного лучше, он такой новый, что некоторые говорят, что он еще — как это по-вашему? — innato. Дикий.
— С норовом?
— Да. Что он еще не объезжен.
— Летающая машина вашего отца опасна?
— Скажем, она «интересна», — с тонкой улыбкой ответила Даниэлла ди Веккио. В эту минуту, подумалось рослому детективу, они могли бы находиться в тысячах миль от Массачусетса и флиртовать в римском салоне.
— А где он? — спросил Белл.
Взгляд темных глаз итальянки миновал Белла, устремился в окно и остановился на вершине холма. Даниэлла широко улыбнулась.
— Вот, глядите, — сказала она.
Белл посмотрел в окно. Что она себе вообразила?
На вершину поднялся грузовой фургон.
