«Ну и мерзавец», — подумал Винсенте, но вслух ничего не сказал. Спрятавшись за темными очками, он продолжал с восхищением рассматривать девушку.
— Слушай, Джонни, — вдруг заметила Чиланья, — тут ребята из «Алармы»!
Они обернулись и увидели, как мимо проезжает фургон с логотипом самой «желтой» газеты во всей стране.
— Черт! — воскликнул Ранхель. — Принесла их нелегкая!
— А вы знаете, сколько они платят за информацию? Сто долларов стоит у них один «жареный» факт. И люди готовы раздеться перед ними донага. Что бы ни случилось, где бы ни случилось, выкладывают всю подноготную, только деньги давай.
— Сто долларов за один факт? — покачала головой Чиланья.
— Да, это для них не проблема, потому что газета расходится тиражом в миллион экземпляров в неделю. Так что, босс, пользуйтесь возможностью поговорить с нами, как с представителями объективной журналистики, и сделать благое дело для своего города. Кстати, если вы не знакомы — это племянница знаменитого Хулио Шреера, публикует фотографии в «Процесо».
— Эй, что за намеки? Они печатают мои снимки потому, что я хороший фотограф, а не благодаря родственным связям. — Ее глаза сердито блеснули, и в тот же миг Ранхель с изумлением ощутил, что ее нога под столом трется о его колено. Ах, что это? Неужели она нарочно?
Напрасно Джонни пытался разговорить его. Ранхель отвечал только «да» или «нет», поскольку его внимание было поглощено девушкой, которая смотрела на него и улыбалась все заманчивее.
Наконец Джонни поднялся.
— Идем, Мариана, это не тот человек.
— В смысле? — удивился Ранхель. — Какой человек вам нужен?
— А этого мы не можем вам сказать, это наш профессиональный секрет, — съязвил журналист.
— Неужели вы так и уйдете? — обратился Ранхель к Чиланье.
— Так и уйдем! — воскликнул Джонни, опережая ее с ответом. — Мы, прогрессивные журналисты, призваны не сопли жевать, а пробуждать в людях социальную совесть. Вы видели фотографии из Вьетнама, из Май-Лай? Журналистика — это оружие социальной борьбы.
— Мы состоим в группе революционных репортеров-диссидентов «Вамос Куба». — Чиланья тоже вскочила, мигом меняясь. — Мы сражаемся за права бедных, выступаем против капиталистической эксплуатации и социальной несправедливости. А вы…
— А вы — прислужник капитала! — подхватил Джонни.
— Чушь собачья, — усмехнулся Ранхель, — можно подумать, я большая шишка в администрации президента или что-то подобное.
Он хотел добавить, что он простой коп, который честно делает свою работу, но потом вспомнил, что эту работу он не любит и считает временной, да и вообще — о чем говорить…
— Чушь собачья, — повторил Ранхель, с разочарованием глядя на Чиланью, и побрел прочь. «Сучка, — думал он, — а я хотел пригласить тебя на пляж».
Глава 7
Свои поиски он начал в районе, где улицы связаны с названиями деревьев: сосны, оливы, кедра, дуба. Затем начались улицы, названные в честь драгоценных камней: лазурит, аметист, топаз, алмаз. Потом были цветочные улицы: роза, ирис, гиацинт.
Ранхель ездил по округе, пока на Оранж-блоссом-стрит не наткнулся на сплошную высокую стену, которая огораживала целый квартал этого шикарного района Буэнависта. Внутри находилось чье-то поместье, с видом на поле для гольфа и лагуну, надежно скрытое от глаз соседей. Невозможно было проследить не только за происходящим внутри, но даже снаружи.
Ранхель остановился под гигантским авокадо и стал читать журнал «Процесо», не зная, что делать дальше. Напротив какой-то парень закрашивал надпись «Арестуйте шакала», выведенную на белой стене большими красными буквами. Покосившись в сторону Ранхеля, он быстро закончил, подхватил ведро и кисть и скрылся в калитке. Вскоре из дома вышел высокий белый человек, в костюме с галстуком, и направился к Ранхелю:
— Предъявите документы, пожалуйста.
«Ну и ну, — подумал Ранхель, — вот это настоящий охранник!» Стриженный ежиком иностранец с бычьими мускулами, точно солдат армии США.
— Что?
— Документы, пожалуйста. Водительские права, еще что-нибудь.
— Это еще зачем?
— Вы находитесь на частной территории.
— Я нахожусь на улице, и, насколько мне известно, улица — это общественная территория.
— Но только не здесь. Ваши документы? — Он говорил по-испански с сильным техасским акцентом.
— Откуда вы приехали?
— Это вас не касается.
— Ах, вы американец? А у вас есть рабочая виза или вы работаете нелегально?
— Слушай, проваливай отсюда, — разозлился охранник и добавил по-английски: — Да побыстрее.
Ранхель плюнул в окно. Сукин сын, ведет себя, будто он по меньшей мере прокурор. Перед тем как повернуть за угол, он увидел, что гринго записывает его номера, и от злости дал несколько длинных гудков.
После смерти лейтенанта Риверы у него ни с кем не складывались отношения. Он просто выполнял свою работу, предпочитая общаться с коллегами исключительно по делу. Но в тот вторник, едва он вошел, Чикоте крикнул ему:
— Эй, Ранхель, у тебя вообще есть помощник?! Если нет, я тебе найду. Посмотри на себя — ведь ты выглядишь как привидение.
— Валяй, Чикоте, ищи. Да только сегодня, когда мы собрались на совещание, шеф выгнал Чавеза. Мол, внештатные сотрудники нам не нужны.
— А он и не узнает. Просто один ты дольше не протянешь. Сколько ты уже не спишь? Двое суток?
Ранхель уклончиво мотнул головой, а час спустя Чикоте сообщил, что его ждут внизу. Каково же было его удивление, когда он увидел человека, замеченного тут пару дней назад, когда его вызвали в бар «Леон», — тип лет тридцати — сорока, в клетчатой рубашке и очках с толстыми стеклами.
— Хорхе Ромеро, — представился он. — Еще меня зовут Сиго — Слепой. Мне можно доверять. Я ничего не вижу, ничего не знаю, но зато умею раскалывать подозреваемых при помощи электрошока. Мы с Чавезом это пробовали.
— Что? Вы помогали Чавезу при допросах?
— Ну да.
— Может быть, вы электрик?
— Именно.
У Ранхеля было ощущение, что этот Ромеро привирает. Такие скажут что угодно, лишь бы получить работу. Кроме того, Чавез и в одиночку в состоянии расколоть любого подозреваемого.
Ранхель объяснил ему, что он имел в виду помощь в повседневной работе, в расследовании преступлений, а вовсе не в проведении допросов. Признаться, он по-прежнему считал, что это все временно, а еще боялся, что помощник, которому необходимо платить, толкнет его на путь коррупции.
Очкарик был искренне разочарован его отказом. И потом не уходил еще несколько часов, помогая Чикоте мыть пол и исполняя мелкие поручения полицейских. В 10.30, когда Ранхель ненадолго спустился на стоянку, он увидел, что его машина, обычно серая от пыли, блестит как новенькая.
