Она поежилась.
— Помню, что, когда у меня случился первый приступ, он начался с ослепляющей головной боли. Не знаю, заснула я или потеряла сознание, но внезапно я увидела тысячи бабочек в классной комнате. Прекрасных, ярких, порхающих повсюду. Я очнулась в кабинете медсестры. И сразу задала вопрос: «Куда подевались бабочки?» Медсестра удивилась: «Какие бабочки?» Вот почему меня так и не удочерили. Все из-за головных болей. Никому не нужен больной ребенок.
Эрика обвела взглядом горные пики, загораживающие звезды. Она всматривалась, словно ожидала увидеть кого-то, стоявшего там наверху.
— Я каждую секунду было готова собрать вещи и уехать вместе с родителями, если бы они пришли за мной. Когда меня переводили в новый приемный дом, я обязательно звонила своим социальным работникам, напоминая, чтобы они не забыли передать маме мой новый адрес. Иногда я звонила в соцслужбы и спрашивала, не было ли звонка от моей матери. Но она никогда не звонила. — Голос Эрики напрягся. — Я была ей совершенно не нужна.
Джаред прикоснулся к ее локтю.
— Ты не можешь этого знать точно.
— А как же тот байкер, с которым она сбежала? — в ее тоне был вызов.
— Человек пересказывал слухи. Может быть, она хотела уехать только на праздники. А потом собиралась вернуться за тобой, но что-то ей помешало. Эрика, ты можешь так никогда и не узнать, что на самом деле стряслось с твоей матерью.
Она с горечью покачала головой. Потом опустилась на колени у ручья и погрузила руку в воду. Разглядывая окрестности, Джаред пытался вспомнить, что он читал о местных кугуарах, а потом осознал, что хоть они и отошли совсем недалеко, машина совершенно скрылась за деревьями, да и огни Палм-Спрингс тоже. Он смотрел, как Эрика отхлебнула кристально чистой горной воды, и, когда она поднялась и вытерла руки об юбку, спросил:
— Это ведь не все, так? Ты чего-то не договариваешь?
Она покачала головой, избегая его взгляда.
— Эрика, я чуть с ума не сошел, когда ты оказалась завалена камнями в пещере. Я же не знал, жива ты или погибла. Впервые со смерти Нетсуи я понял, что какой-то человек мне небезразличен. Думаю, это началось, когда я увидел, как ты споришь с Чарли Брэддоком. Ты стояла в туфлях на высоком каблуке и платье для коктейлей, размахивая томагавком перед нависающим над тобой великаном. А потом на тайном собрании Сэма в Сенчури-сити так смело выступила против всей нашей компании, ты сражалась за права женщины, умершей две тысячи лет назад. Ты боец, Эрика. Глядя на тебя, я вспомнил, что и сам был бойцом, до того как умерла Нетсуя.
Она отвернулась и сделала несколько шагов, пока не увидела освещенные луной петроглифы, вырезанные на валуне: человеческие фигурки с луками и копьями, охотящиеся на больших зверей. Она провела по ним кончиками пальцев и сказала:
— Они такие старые. — Эрика обратила к Джареду глаза, полные слез. — Все, с чем я имею дело, либо старое, либо мертвое. Хочется жизни, Джаред.
Он взял ее за плечи.
— Тогда впусти меня. Расскажи то, что так давно скрывала.
Она заплакала.
— Джаред, неужели мать бросила меня из-за моей болезни?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Боже, так вот что тебя мучает?
— Из-за этих головных болей обо мне было тяжело заботиться! Вот почему меня никто не удочерил! Одна семья хотела взять меня — Гордоны. Они были очень добрыми и действительно пытались, но миссис Гордон не сумела справиться с моими постоянными обмороками, которые могли случиться когда угодно. Поэтому они вернули меня в службу соцобеспечения детей.
— Эрика, ты не можешь обвинять себя в том, что мать бросила тебя. Ты была совсем маленькой. Бог мой, и, значит, из-за этого ты не вышла замуж и лишила себя личной жизни? Из-за головных болей и обмороков? За те недели, что мы вместе работали в Топанге, я не заметил ничего подобного.
— Я очень осторожна, — всхлипнула она. — Бывают предвещающие симптомы. Когда я чувствую давление в области шеи или слышу рокочущий звук, значит, сейчас начнется приступ, поэтому я быстро ухожу к себе в палатку и пережидаю там, пока он не закончится. Не могу я обременять другого человека. И детей боюсь заводить, потому что это наверняка передается по наследству.
— Я позабочусь о тебе.
Джаред притянул ее к себе и поцеловал. Эрика обняла его. Она прижималась к нему долгое, бездыханное мгновение.
Потом он отстранился и сказал:
— Эрика, я только что осознал смысл своей жизни. Мое сердце сражалось не за пещеры Эмералд-Хиллс. Ты была той непреступной крепостью, которую так хотелось покорить. Я восхищался тобой четыре года назад, когда мы столкнулись на деле Реддмана. Я восхищался тобой и в прошлом году, во время инцидента с Чедвиком. В том, что кораблекрушение оказалось обманом, не было твоей вины. Чедвик сумел обдурить экспертов с мировым именем, не одну тебя. В твою задачу входило установить подлинность китайской керамики, и ты великолепно справилась с ней, потому что керамика не была подделкой. И то, как ты отстаивала свою точку зрения, и твои публичные извинения за участие в этом деле — все это было восхитительно. А я сам не сделал ничего с момента гибели Нетсуи. Только спрятался за маской безразличия и произносил пустые слова. Ты заставила меня вспомнить, что значит быть живым и бороться за правое дело.
Он взял ее лицо в ладони.
— Я никогда не думал, что снова полюблю, и вот ты здесь, женщина-воин, хорошая, сильная и мудрая.
Он поцеловал ее еще раз, теперь медленнее и нежнее, пока поцелуй не разгорелся и желание не охватило их. Джаред опустил Эрику на мягкую прохладную траву, и внезапно высоко над ними древние звезды засияли совершенно по-новому.
Глава 16
Анжела
1866 год
Призраки преследовали ее.
Призраки не только людей, но и воспоминаний, и прожитых лет; призраки деревьев и закатов, любви и печали, слов, произнесенных в минуты гнева и тьмы. Даже сама Анжела была одним из призраков, не дававших ей покоя этим утром ее девяностого дня рождения, следующих за ней, шепчущих о воспоминаниях давно минувших времен.
Весь день, бродя по гасиенде, пережившей восемь десятилетий наводнений, пожаров и землетрясений, Анжела впервые за восемьдесят пять лет вспоминала свои потерянные годы. Так она всегда называла их в душе, потому что ничего не помнила о раннем детстве, вплоть до шестого дня рождения. Волосы у нее побелели, точно снег, покрывавший зимой горы Сан-Габриел, но спина по-прежнему оставалась прямой, и ходила она без посторонней помощи, а ум у нее был острым, как стекло. Но вот, проснувшись на рассвете девяностого дня рождения, она обнаружила, что все ее мысли заполнены сбивающими с толку, давно забытыми образами.
Словно толпа незваных гостей, воспоминания о событиях, случившихся многие десятилетия назад, кружили в калейдоскопе цветов и звуков, пока она лежала, наблюдая за лучами рассвета, проникавшими в спальню. Внезапно она поняла, что думает о корзинах, сплетенных индейскими женщинами, припоминая, что их узоры рассказывают истории. И потом она услышала себя, восьмилетнюю девочку, спрашивавшую донью Луизу:
