Моя побледневшая внешность вызвала у прибывшего Ткача прилив жгучей жалости.
— Юленька, миленькая, какая же ты… ободранная! — вздохнул он. — Девочка моя жалкенькая!
— Я упала, когда бежала за твоей машиной!
— Бедненькая деточка, она упала. — Ткач обнял меня за плечи, и я действительно упала — рухнула ему на грудь, в горячие нежные объятия.
Мы с Ткачом прижались друг к другу так тесно, что наши сильно колотившиеся сердца чуть не проломили грудные клетки.
— Хватит изображать Ромео с Джульеттой! — Арнольд Леонидович безжалостно оборвал наш телесно — сердечный контакт.
На него не произвело никакого впечатления ни удостоверение, предъявленное Димычем, которого, как выяснилось, на самом деле звали Дмитрий Юрьевич, ни его чин подполковника, соответствующий высокой должности в областном управлении внутренних дел на железнодорожном транспорте. «Никелированный следопыт» замучил мужчин вопросами, на мой взгляд не имевшими никакого отношения к происшествию. Допросил Левин и соседей, толпившихся на лестничной клетке. Я в это время непрерывно, с промежутком в пять минут, названивала в справочную больницы, куда отвезли Сашу. Операция закончилась около двух часов ночи. В сознание фотограф так и не пришел. Но до сих пор он был жив.
Баба Глаша расписалась под своими показаниями и удалилась. Другие соседи тоже расползлись по квартирам, им довольно быстро прискучило обсуждать криминальный инцидент. Арнольду Левину и его товарищам пришлось с нами попрощаться. Уходя, инспектор предупредил, что будет вызывать меня так часто, как того потребует расследование.
— О'кей, — ответила я на английский манер.
— Юля, я надеюсь, ты не проболталась, что видела жену Крымова в доме Ярцевых? — понизив голос и придвинувшись ко мне вплотную, спросил Дмитрий Юрьевич. От него здорово несло спиртным.
— Нет, потому что…
— На нет и суда нет, не продолжай!.. — махнул он рукой. — Просто вычеркни тот эпизод из памяти, не произноси имени Крымова, если не хочешь неприятностей. Поняла?
— Поняла, — кивнула я, ничего не понимая. — Что теперь — позволить Крымову всех поубивать?
— Нет, мы так просто им не дадимся, но язык надо держать за зубами, — умело вывернулся Димыч.
— А как вы думаете… — Я стала мысленно перебирать подозреваемых, пытаясь найти убийцу.
— Я не думаю, я знаю: если твой фотограф останется в живых, это будет чудо!
— Фотограф — не Юлин, — поправил друга Андрей.
— Согласен, — кивнул Дмитрий Юрьевич.
— Но я его не брошу, — шмыгнув носом, вдруг | заявила я. — Он же пропадет!.. Санчо сказал, что ему никто не покупал штанов, рубашек и кроссовок, кроме меня!
— А ты ему штаны покупала?! — Андрей возмущенно приподнялся из — за стола. — Вот, значит, как!
— Это из — за того, что Саше не в чем было пойти на день рождения к моей тете, — попыталась вывернуться я, но только усугубила ревность Ткача. Недослушав, он перебил:
— Возмутительно! Нет, ты слышишь, Димыч?! Она водила его на день рождения к собственной тете!
— Была б охота вас слушать! Разбирайтесь сами, голубки, — замахал на нас руками подполковник. — А я, пожалуй, пойду домой, до родной супруги.
— Может, чаю, Дмитрий Юрьевич? — решила я напоследок проявить гостеприимство — и тут же вспомнила, что чайной заварки в доме нет. — Или кофе?
— Ты бы, Юлия, чего покрепче предложила, — засмеялся Димыч. — Чаем да кофеем офицера в плен не возьмешь!
— А вот лично я не отказался бы от чашечки крепкого кофе, — вдруг заявил Андрей и, закинув ногу на ногу, поудобнее устроился на табурете.
Я на глазок сыпанула в турку молотого кофе из пачки и поставила посудину на газовую горелку.
— Пока — пока! — откланялся Димыч.
Как только я закрыла за ним дверь, Ткач впился в меня, точно клещ:
— Отвечай, Юлия, почему ты папарацци приглашала в гости к тете, а меня не позвала?
— Но мы ведь с тобой тогда еще не познакомились, Андрюшенька! — попыталась я успокоить его, не спуская глаз с турки.
— Ладно, проехали!.. А почему ты ночью встречалась с риелтором?
— С каким риелтором? — нахмурилась я, соображая, что врать на этот раз.
— С риелтором, который пожирал тебя похотливым взглядом и отпускал двусмысленные комплименты в галерее! — покраснев от возмущения, выпалил Андрей.
— А-а!.. Ну, с риелтором я познакомилась раньше, чем с фотографом, — вздохнула я, отвернулась от плиты и чуть не упустила кофе, который уже пузырился над туркой. — Достань чашки, пожалуйста. Не сердись, Андрюша, я же не могла предположить, что когда — нибудь встречу тебя…
— Не морочь меня своими чашками, фрекен Жюли, не отвлекай! — непреклонно гнул свою линию Ткач, уставившись на меня пронзительным взглядом. — Да, ты не виновата, что сводишь мужчин с ума, но тем не менее…
Хорошо, что я успела выключить огонь и разлить кофе по чашкам. Почему все мужчины так поступают? Вцепляются в вас и трясут как грушу, стараясь вытрясти наружу всю душу?.. Только за последние шесть дней со мной подобным образом обращались пятеро мужчин: Кирилл Золотарев, Александр Анисимов, Григорий Гринберг, Маркел и Андрюша. Но последнего я заранее простила. Более того, испытала перед ним чувства глубокой вины и глубокого раскаяния.
— Андрюшенька, славный, чудный мой Андрюша! Вся эта дурацкая путаница, вся эта колоссальная неразбериха возникла из — за того, что я — немножко вруша. А лгала я потому, что очень боялась тебя потерять. Понимаешь, повредить, разрушить хрупкие, едва наметившиеся чувства легко, а восстановить их почти невозможно!.. Но в одном признаюсь честно: мне никто не нужен, я люблю тебя!
Я произнесла роковые слова и сама опешила, испугалась. Потом машинальным жестом сняла очки, чтобы немного смягчить жестокую реальность.
— Нет — нет, надень. — Андрей почти насильно вернул мне на переносицу оптическую конструкцию. — Юленька, тебе очень идут очки!.. Ты в них такая сексуальная!..
— Да?
— Разумеется! — пылко воскликнул он и спросил осторожно, с придыханием, будто дул на кипяток прежде, чем его выпить: — Ты… правда… меня… любишь?..
— Я тебя!.. Я тебя! — Я даже задохнулась, желая убедить его в правдивости своих слов. — Я тебя ужасно люблю!
— И ты меня больше не прогонишь?
Я не нашлась, что ответить, только вцепилась в него мертвой хваткой и нашла своими губами его губы. Целоваться на кухне было не слишком удобно: мы то заваливались на стол, заставляя брякать чашки, из которых горячий кофе выплескивался на блюдца, то падали на подоконник, рискуя выдавить оконное стекло из рамы, то опускались на мойку, которая скрипела и качалась. Постепенно, по стенке, мы перебрались в комнату и, не размыкая объятий, свалились на диван.
